Озеро Туманов

Целая неделя прошла в сплошных развлечениях и дружеском общении — как будто и не было на свете мадам Мари с ее кислым лицом, такой некрасивой, что даже Герри не захотел на нее глядеть.

Гварвин почувствовал, что воистину оживает. И Франсуа тоже это заметил, потому что тем вечером сказал своему другу:

— Ну вот, теперь ты на человека стал похож, а то был просто как тень.

— Меня ужасно огорчила смерть одного из моих солдат, — сказал Гварвин, искренне думая, что это правда. — С годами из него получился бы… а, неважно, раз он умер.

— Завел бы ты себе любовницу, — предложил Франсуа. — Это чрезвычайно освежает.

Гварвин пожал плечами.

— Одна женщина мало чем отличается от другой, — сказал он, но подумал о Фаншон. — Не вижу большого смысла связываться с двумя вместо одной.

Франсуа понял, что разговор неприятен другу, и сразу сменил тему.

Ночью разные мысли бродили в голове молодого сеньора де Керуля. Со времени своей женитьбы Гварвин сильно изменился, это точно. И изменился не в лучшую сторону. Если бы он стал высокомерным или нелюдимым — тогда Франсуа и беспокоиться бы не стал, потому что подобные перемены в порядке вещей. Но Гварвин выглядел несчастным, а вот это весьма тревожный признак.

Удача как будто отвернулась от него. За что бы он ни брался, все заканчивалось дурно. Сокол, с которым он любил охотиться, улетел. Верховая езда, фехтование — все это как будто было ему запрещено.

— Не спите, мой господин?

Франсуа приподнялся на локте и увидел, что в спальню зашел певец.

— Что тебе? — пробормотал он.

— Я хочу кое–что сказать вашей милости, — ответил певец.

Франсуа выбрался из кровати, в которой спал вместе с Гварвином и еще двумя приятелями, и вышел во двор замка, кутаясь в свой меховой плащ.

— Говори, — велел он, всматриваясь в своего певца.

Тот был совершенно одет для дороги, и мешок с виолой висел у него через плечо.

— Нехорошо в Керморване, ваша милость, — сказал певец. — Может быть, голос у меня плохой, и слуха почти нет, но в самой сокровенной глубине моей души я ношу тончайший музыкальный инструмент. Я слышу малейшие оттенки звуков, и вся моя беда — в том, что я не в силах передать их! Но как бы там ни было, фальшь я различаю лучше всего, а здесь все так и дребезжит, так и лжет на каждом шагу!

— Что же здесь такого, по–твоему, лжет? — рассердился Франсуа, недовольный тем, что его разбудили ради заумной беседы.

— Все, — ответил певец невозмутимо. — И камни, и люди, и даже горшки с кашей. Здесь живет большая беда, а люди делают вид, будто — ничего подобного. Говорю вам, следует уносить отсюда ноги, покуда эта беда их нам не пооткусывала.

— Выражайся прямо, — приказал Франсуа. — Я спать хочу.

— Прямо? — Певец пожал плечами. — Куда уж прямее! Эта мадам Мари — настоящая змея, и я не удивлюсь, если узнаю о том, что она ведьма.

— Ты говоришь о знатной даме, — предупредил Франсуа. — Как бы тебя не сожгли за такие слова.

— Я выражаюсь прямо, как и приказано мне вашей милостью. Мессир Гварвин сам все рассказал, разве не так? У него погиб конь, у него зачах оруженосец, у него пропал любимый сокол. Глядите–ка, сир, как бы вам самому не умереть!

— Мне? — изумился Франсуа.

Певец кивнул.

— Все, что любит мессир Гварвин, так или иначе исчезает. И уж мне ли, знающему столько песен, не знать, кто тому виной! У всякой фальши есть источник, и в Керморване это — мадам Мари. Бегите отсюда, мой господин, спасайте свою жизнь и жизни ваших друзей!

— Нет, — медленно проговорил Франсуа и посмотрел на своего певца так пристально, что тот переступил с ноги на ногу и опустил голову, — нет, Франсуа де Керуль бежать не станет. Когда коварный Анселен воспользовался моей доверчивостью и проник в моей замок, кто пришел ко мне на помощь? Кто не оставил меня в беде, если не Гварвин де Керморван? Так и я не брошу моего друга! Будь со мной, и ты своими глазами увидишь все, что произойдет здесь в ближайшее время, и сможешь сложить об этом собственную песню, да такую, что в ней не будет ни слова фальши!

— Нет, — сказал певец. — Я знаю несколько песен о злой жене, и все эти песни дурно заканчиваются.

И с этим он ушел из замка Керморван, поэтому то, что произошло там в ближайшие дни, сохранилось только в предании, записанном пятнадцать лет спустя — и не стихами, а прозой, и при том довольно неловкой.

* * *

Как уже говорилось, дама Мари каждый день ходила в часовню по деревянным мосткам, проложенным по стене там, где кладка разошлась, и часть камней обрушилась с высоты в восемь человеческих ростов.

Вот эти–то самые мостки и привлекли самое пристальное внимание Франсуа. Несколько раз он прошелся по ним взад–вперед, дабы удостовериться в том, что они прочные; потом заглянул в часовню и увидел, что в ней все так и сверкает от чистоты, а у ног статуи Девы Марии стоит ваза для цветов (сейчас пустая) и красивый медный подсвечник, и свечи в нем сплошь новые и из хорошего воска. Все это свидетельствовало о благочестии дамы Мари.