— Когда он сам, а когда — Клотильда Брю, — ответила Левенез. — Но Брю уже старая, и ей трудно поднимать бычью тушу, не разрубив ее на кусочки. А Хунгар, мой господин, любит, чтоб целиком.
— Брю — тоже великан?
Левенез помотала головой.
— И не великан, и не служанка, она просто Клотильда. Корриганы украли ее давным-давно, потому что она умеет придумывать еду. В озере ею дорожат, как очень большим сокровищем.
— Как же Хунгар завладел ею, если она такая ценная?
— Он ею не завладел! — возмутилась Левенез. — Как вы можете говорить такое про моего доброго господина! Да он и гусеницы не обидит. Брю иногда приходит и готовит для него еду, вот и все. — Она подбоченилась и тряхнула головой. — О чем еще ты хотел спросить меня, рыцарь, прежде, чем я начну задавать тебе вопросы моего господина?
— Как вышло, что девица сделалась оруженосцем?
— Нет ничего проще, чем ответить на твой вопрос. Я желаю стать рыцарем, — сказала она, — а это значит, что сначала мне нужно пройти весь путь, от пажа до оруженосца и от оруженосца до посвященного. Пажом я уже была и носила красивую одежду, и принимала изящные позы, и подавала цветки и носовые платки. Но все это мне не понравилось. Теперь я ношу простую одежду, и принимаю позы мужественные, и подаю мечи, кинжалы и тяжелые кувшины с выпивкой, и вот это-то мне совершенно по душе! Теперь я могу задавать тебе вопросы моего господина?
Ив кивнул.
Левенез расставила ноги пошире, уперлась кулаками в бедра и, стараясь говорить низким голосом, произнесла:
— Хунгар, владелец этого замка, где вы провели ночь, прислал меня спросить: не голодны ли вы и не желаете ли умыться.
— И то, и другое, — тотчас ответил Ив.
— В какой последовательности? — настаивала Левенез.
— Если спрашивать сердце, то сперва поесть, потом умыться. Если же спрашивать голову, то сперва умыться, потом поесть.
— С кем ты советуешься чаще, рыцарь? — Левенез пристально посмотрела на него своими совиными глазами.
— Сердце — мой постоянный советник, — сказал Ив. — Да и голова, если с ней потолковать по душам, часто дает согласие на его решения. Ведь, рассудить здраво, во время еды человек пачкается. Так зачем же умываться дважды, если можно сделать это один раз и сберечь воду?
— Разумно, — признала Левенез. — Еще одно. Мой господин просил передать, во избежание глупых вопросов, что, когда он обещал вам завтрак, то имел в виду завтрашний завтрак, а не вчерашний. Передай, говорит, это чванливому рыцарю и его синюшному рабу, если вздумают возмущаться. Но вообще-то он добрый и всегда держит слово.
— Передай своему доброму господину, что мы чрезвычайно благодарны ему за заботу, — сказал Ив.
— Хорошо.
Ив спросил:
— Как, по-твоему, Левенез, что звучит обиднее: «чванливый» или «синюшный»?
— Ни то, ни другое, — ответила она мгновенно, — потому что все может перемениться. Например, он уже не синюшный, а какой-то красный и потный под этими покрывалами, а ты вовсе не чванливый, но любезный и приветливый. И теперь мой господин будет называть вас «любезный рыцарь» и «потный раб», и это тоже совершенно не к обиде.
И она убежала.
Ив сел на сундук, взял в руки лампу. Она была совсем простой работы, неинтересная. Масла в ней оставалось еще больше, чем наполовину.
— Скажи-ка, Нан, — заговорил Ив, обращаясь к кровати. Покрывала нехотя зашевелились. — Скажи-ка, Нан, какова тебе показалась эта девушка?
— На язык или с лица? — глухо отозвалось покрывало.
— С лица.
— Красавица, каких не сыскать.
— Какие у нее, по-твоему, глаза? — спросил Ив.
— Красивые, каких не сыскать.
— Например?
— Например, в Керверзене таких нет, и в Плуворе нет, и в самом Ренне тоже нет. Там у всех глазки маленькие, выпуклые, водянистые или кусачие. А у нее они лукавые, с искоркой, как будто она обучена думать о всяких таких вещах, каким у меня не найдется названия.
— Например? — настаивал Ив.
— Да будто я знаю! — сказал Нан. — В жизни ни о чем таком не думал, даже не догадывался, что оно бывает, покуда вас не встретил. Вот о таких.
— Какого они, по-твоему, цвета?
— Голубого, — сказал Нан.
— А формы?
— Глазной, — сказал Нан. — Голубые глаза самой что ни есть глазной формы. И внутри у них искорки.
— Интересно, — заметил Ив и замолчал, обдумывая услышанное.
Сир Ив в состоянии был оценить красоту корриганов с их странностями и изъянами, ведь он был воспитан чудовищем. Его занимало другое: почему Нан видел Левенез совершенно не так, как видел ее сам Ив?
Происходило это вовсе не потому, что Нан был совсем глупым и корриганы запросто могли его дурачить. На земле полным-полно простых людей, и глупых в том числе, но все они замечают у корриганов те самые недостатки, которые позволяют их разоблачить.