Ожерелье богини Кали

Все эти ужасные события заняли от силы полминуты. В эти полминуты я был так потрясен происходящим, так скован ужасом, что не мог и пошевелиться, не мог издать ни звука, я был буквально как громом поражен. Наконец мне удалось преодолеть этот временный паралич, и я попытался слезть с дерева, чтобы прийти на помощь своим спутникам, – но Арунья схватила меня за плечо и прошипела:

– Куда?

– Я должен помочь им… должен спасти…

– Молодой сагиб должен сидеть тихо! – отрезала она. – Молодой сагиб никому не сможет помочь, он только найдет свою смерть. Арунья не хочет, чтобы он нашел смерть, у Аруньи и молодого сагиба одна жизнь, одна судьба!

– Замолчи! – крикнул я в гневе. – Твои люди – разбойники, убийцы! Не удерживай меня!

Девушка как будто смирилась с моим решением, покорно опустила взгляд, но как только я попытался слезть с дерева, она внезапно ударила меня сложенной ладонью в какую-то точку на шее.

На мгновение в глазах у меня померкло, а затем мною овладело странное безразличие. Я все же попытался слезть с дерева, но ни руки, ни ноги меня не слушались, я не мог пошевелить даже пальцем. Я словно превратился в бессильного паралитика, который может лишь наблюдать за жизнью, но не в силах вмешаться в нее.

Тем временем внизу трагедия подходила к концу. Появившиеся из джунглей тхуги и танцоры домми довершали свою ужасную работу, убивая последних уцелевших путников. Среди них был и мой отец. Он попытался бежать в джунгли, но двое смуглых тхугов перехватили его.

В этот ужасный миг отец поднял голову, и мне показалось, что наши глаза встретились. В его взгляде были ужас и отчаяние, в моем – отчаяние и беспомощность: я ничем не мог помочь ему!

Один из тхугов держал отца за руки, второй набросил на шею свой ужасный платок и резким движением затянул его.

Отец упал на тропу бездыханным.

Я вскрикнул от отчаяния… точнее, только хотел вскрикнуть, поскольку мой голос не слушался меня так же, как руки и ноги. Вместо крика только жалкий хрип вырвался из моего горла да две слезинки покатились по щекам – слезы боли и бессилия.

Тут милосердное небо смилостивилось надо мной, и я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, солнце уже садилось.

Я по-прежнему лежал в развилке дерева, и Арунья сидела рядом со мной. Увидев, что я открыл глаза, она поднесла к моим губам половинку кокосового ореха, наполненную водой.

– Молодой сагиб был как мертвый, – проговорила она озабоченно. – Молодому сагибу нужно выпить воды.

– Оставь меня! – выкрикнул я в гневе. – Ты – исчадье ада!