Ожерелье голубки. Райский сад ассасинов

‑ Банщики уже трубили к купанию. Если вы хотите застать еще теплую воду, то поторопитесь. И оставьте ваши лучшие штаны, куртку и обувь здесь. Воришки снуют повсюду. Что не унесет карманник, то стащат голодные блохи потаскух. Один, который пришел в баню с парой сапог и одной вошью, вернулся обратно босой и с целой паломнической процессией сих насекомых.

Подошла ватага молодых парней. На них были только кожаные фартуки, прикрывающие грудь и живот.

Со спины они казались совершенно голыми. Их ягодицы под черными сальными завязками выглядели белыми, как рыбьи кости.

‑ Это каменотесы из собора Святого Якоба, – объяснил трактирщик. – Они получают каждую пятницу пфенниг на баню от городского магистрата, чтобы смыть пыль со своих тел. Свои глотки они прополаскиваю^ у меня в рюмочной.

‑ Вы говорите, все эти люди хотят вымыться? – удивился Бенедикт.

‑ Не просто вымыться, они хотят искупаться.

‑ Разве это не одно и тоже?

‑ Не совсем. Мытье как все очищения – утомительный долг. Купание же – удовольствие, божественное удовольствие.

Так как Бенедикт не мылся целыми днями, он решил присоединиться к компании, потому что от природы был любопытен.

Баня – фахверковое строение с косыми углами, внутри было разделено на стойла, как крестьянское гумно. В высокой полукруглой зале друг за другом стояли, как испуганные овцы, дымящиеся деревянные чаны. Внутри них сидели мужчины и женщины, по одному и по двое в каждой ванне, молодые и старые, жирные, морщинистые и с гладкой кожей. Пока одни мылись, другие уплетали жареное и копченое мясо. Пиво пенилось в кружках. Пахло пончиками, редиской и копченой рыбой. Казалось, здесь каждый разговаривает с с каждым. Раздавались крики, фырканье, громкий смех. Вдобавок ко всеобщему гвалту играли трое музыкантов – они устроились на возвышении, которое находилось посередине. Там собрались подростки и те, у кого не было денег для бани. Они желали поглазеть на представление.

Дочь банщика опрокинула в пустую ванну два кожаных ведра горячей воды и три – холодной. Бенедикт разделся. Опускаясь в воду, он приметил, что многие мужчины были сильно взбудоражены. Непривычное зрелище наготы возбудило их плоть. Это вызвало бурное удовольствие глазеющей молодежи и купающихся женщин, которые, опустив глазки, делали сравнения, очевидно волнующие, о чем красноречиво свидетельствовали их раскрасневшиеся щеки.

Наполовину скрытый паром, который подымался от горячей воды, Бенедикт наблюдал за окружающими. В ванной рядом с ним торчал поджарый старик. Обмороженные стопы свисали над краем бочки. С другой стороны любезничала парочка, бородатый мужчина и женщина ужасающей белизны. Она напомнила Бенедикту о зарезанной свинье, из тела которой торчали кишки, бледной и дряблой. Вообще многие обнаженные имели много общего со свиньями: жидкий бесцветный волосяной покров, кожа цвета жирного сала. Даже жадно вздыбленные члены мужчин напомнили Бенедикту свинячьи хвосты. С отвращением он отвернулся.

Как отвратительно это оголение! Ни малейшего следа соблазнительной наготы! Как мог христианин при виде этой мерзости поддаться искушению?

Все эти руки и ноги, животы и задницы, утратившие форму от подагры, возраста и отсутствия меры в потреблении еды и напитков, со шрамами, укусами блок и в оспинах, были возможны лишь прикрытые дорогим сукном. Но в состоянии безжалостной наготы?! Какое счастье, что это помещение освещают так экономно, а пар и чад скрывают детали. При ярком, безжалостном солнце все они выглядели бы точно бледные кладбищенские черви!

Взгляд Бенедикта блуждал по помещению. Совсем рядом банщик ставил женщине на спину банки. Кожа под стеклом сгала гнилостно‑зеленой, скукоженной, как долго полежавшее яблоко.

Бенедикт оттирал щеткой ноги, когда гомон купающихся вдруг затих, как смолкает кваканье лягушек, когда на пруд прилетает аист.

Внезапная тишина несла в себе угрозу – будто покой перед бурей. Причиной послужила девушка, которая, казалось, явилась из другого мира. Красавица – длинноногая и грациозная как лань. Цвета оленьей шкуры была и ее кожа под иссиня‑черными волосами. Она стояла нагая в своей ванне и поливала водой грудь и живот, намыливала бедра, упругие ягодицы и спину так непосредственно, будто была одна в своей комнате и за ней никто не наблюдал.

Бенедикт подумал: «Мой бог, какая женщина! Или она еще ребенок, или же это ведьма».

Она показалась ему знакомой. Где он видел ее лицо?

Глаза всех устремились на нее – удивленно, завистливо, враждебно.

Раздался голос:

‑ Что делает эта блудница в нашей бане? Вышвырните ее!

‑ Да, вышвырните ее! – возмущались женские голоса.

Удивленно девушка подняла лицо.

«Вы имели в виду меня?» – спрашивали ее глаза.

С шумом пролетела пригоршня орехов. Защищаясь, Бенедикт закрыл лицо руками. Сандалия попала ему в спину. Мимо просвистело полено и, едва не задев его, попало в девушку. Бенедикт выскочил из своей ванны, опрокинул ее и поставил над собой как щит. Девушка прибежала к нему под защиту импровизированной крыши. Свернувшись как черепахи, они пытались спастись от обидчиков. Толпа в бане ревела от удовольствия.