Ожерелье королевы

«Логика такова, — сказал он себе: — я дам схватить себя… Дам захватить сто тысяч ливров. И не помогу Олива́… Я буду разорен… Докажу ей, что люблю ее как безумный… И заслужу, чтобы она сказала мне: «Вы дурак; надо было меньше меня любить и спасти меня». Решительно, надо дать тягу и припрятать в безопасное место деньги, источник всего: свободы, счастья и философии».

С этими словами Босир прижал банковские билеты к сердцу и пустился бежать к Люксембургскому саду: он за этот час руководствовался только своим инстинктом, и так как ему сто раз приходилось ходить за Олива́ в этот сад, то ноги и понесли его туда.

Но для человека, столь упорного в логике, это было не очень разумно.

Действительно, полицейские, которым известны привычки воров, как Босиру были известны привычки полицейских, естественно должны были пойти на розыски Босира в Люксембургский сад.

Но Небо или дьявол решили, чтобы г-ну де Крону не удалось поймать Босира на этот раз.

Едва возлюбленный Николь завернул за угол улицы Сен-Жермен-де-Пре, как чуть не попал под великолепную карету, мчавшуюся к улице Дофины.

Босир едва успел благодаря проворству парижанина, недоступному остальным европейцам, избежать удара дышлом. Правда, ему не удалось избегнуть ругательств кучера и удара кнутом; но обладатель ста тысяч ливров не останавливался из-за пустяков вроде подобного дела чести, особенно когда за ним по пятам гонятся компаньоны с улицы Железной Кружки и полицейская стража города Парижа.

Итак, Босир бросился в сторону, но в эту минуту увидел в карете Олива́ и весьма красивого господина, занятых оживленным разговором.

Он слегка вскрикнул, что лишь еще более разгорячило лошадей. Он охотно побежал бы за каретой, но она ехала к улице Дофины, к той единственной парижской улице, на которой Босиру в эту минуту никак не хотелось оказаться.

И кроме того, если даже ему почудилось, что именно Олива́ сидела в карете, — это все-таки была иллюзия, галлюцинация, нелепость, ведь в глазах у него мутилось и двоилось.

А потом надо было взять в соображение, что Олива́ не могла быть в этой карете, поскольку полицейская стража арестовала ее дома, на улице Дофины.

Несчастный Босир, затравленный нравственно и физически, бросился по улице Фоссе-Месье-ле-Пренс в Люксембург, прошел весь уже опустевший квартал и, миновав заставу, нашел себе убежище в маленькой комнатушке, хозяйка которой выказывала ему всяческое уважение.

Он устроился на ночлег в этом чулане, спрятал банковские билеты под плитой пола, поставил на эту плиту ножку кровати и улегся весь в поту, отчаянно ругаясь; правда, его богохульства перемежались благодарностями Меркурию, а приступы лихорадочного отвращения ко всему — вливаниями подслащенного вина с корицей, напитка вполне пригодного, чтобы избавиться от испарины и вселить в сердце уверенность.

Он был уверен, что полиции уже не найти его. Он был уверен, что никто у него не отнимет его денег.

Он был уверен, что Николь, даже если ее арестовали, не виновна ни в каком преступлении и что прошло время беспричинных вечных заточений.

Он был уверен, наконец, что эти сто тысяч ливров послужат ему даже на то, чтобы освободить из тюрьмы Олива́, свою неразлучную спутницу, если ее оставят там.

Оставались его сообщники из посольства; с ними труднее было свести счеты.

Но Босир придумал искусный ход. Он оставит их всех во Франции, а сам, как только мадемуазель Олива́ будет свободна, уедет в Швейцарию, страну свободную и нравственную.

Но ничто из того, о чем размышлял Босир, попивая горячее вино, не сбылось по его предвидениям: так было предначертано.

Человек почти всегда ошибается, воображая, что видит что-то, когда в действительности этого не видит. И он еще более ошибается, воображая, что не видел чего-то, когда на самом деле видел.

Мы сейчас поясним читателю это рассуждение.

XXII ГЛАВА, В КОТОРОЙ МАДЕМУАЗЕЛЬ ОЛИВА́ НАЧИНАЕТ СПРАШИВАТЬ СЕБЯ, ЧТО ЖЕ С НЕЙ ХОТЯТ СДЕЛАТЬ

Если бы г-н де Босир доверился своим глазам, которые прекрасно видели, вместо того чтобы напрягать ум, который был у него затуманен, то он уберег бы себя от многих огорчений и разочарований.

Действительно, он видел в карете Олива́, а рядом с нею человека, которого не узнал, взглянув на него мельком, но которого, без сомнения, узнал бы, если бы взглянул на него вторично. Олива́, совершив, по своему обыкновению, утреннюю прогулку в Люксембургском саду, не вернулась в два часа к обеду, потому что ее встретил, заговорил с ней и стал задавать вопросы загадочный друг, с которым она познакомилась в день бала в Опере.

Действительно, в ту минуту, когда она, улыбаясь, расплачивалась с хозяином кофейни, где была постоянной клиенткой, к ней подошел появившийся из боковой аллеи Калиостро и взял ее под руку.

Она слегка вскрикнула.

— Куда вы идете? — спросил он.

— К себе, на улицу Дофины.

— Это будет очень на руку людям, ожидающим вас там, — ответил незнакомец.

— Людям… ожидающим меня?.. Что это значит? Меня никто не ждет.

— О нет! Вас ждет дюжина посетителей.