Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий

Знаешь, папа, на похоронах Тито все плакали. Кроме меня. Только я ничего не чувствовал… А ведь всю жизнь хотелось хоть что-то почувствовать… Что угодно, кроме дрожи.

Отец просыпается, поворачивается к Вериму, к публике.

Отец:Почему ты шепотом?

Верим (удивленно, давясь слезами): Чтобы не разбудить тебя.

Отец (не слушает его): Подумай только, что мне приснилось… Будто я опять умер, и после этого… А это что?

Верим:За кросс.

Отец:Вот уж не знал, что ты такой быстрый…

Нащупывает пустую пачку сигарет. Закуривает окурок из пепельницы.

Не помню, когда я последний раз бегал… Вряд ли бы сейчас пятьдесят метров пробежал… Да, вот тебе и жизнь.

Гасит сигарету. Рассматривает медаль, подбрасывает ее на ладони.

Могли бы и получше сделать. Посмотри, она под ногтем мнется. Дерьмо… Но это не важно, сынок. Все это однажды станет прекрасным воспоминанием детства… Ну-ка, включи радио, сейчас новости будут.

Верим включает радио и уходит в ванную. Отец устало одевается. По радио музыка идет попеременно с сообщениями консилиума.

Диктор (за сценой): Состояние здоровья президента Тито сегодня несколько улучшилось, хотя в целом остается по-прежнему весьма тяжелым. Продолжается интенсивное лечение…

Верим Мехметай стоит перед зеркалом со скрещенными руками и сжатыми кулаками в боевой позе, закрыв лицо. Целует медаль и начинает наносить удары в пустоту, скандируя:

Верим:Зла-ти-ца, Зла-ти-ца…

Не прекращая бой с воображаемым противником, поворачивается к публике.

Верим:В тот год умерло много хороших людей, и плохих тоже, но нас, живых, смерть задела ничуть не меньше и не больше обычного… Не знаю, почему мне втемяшилось, будто обо мне тайно снимают фильм. Пленка бесконечна, а невидимые операторы работают непрерывно; однажды они повесят огромный экран, и, наконец, покажут: вот он. И в ожидании этого момента я живу как на иголках. Даже когда ленюсь, балбесничаю, пускаю пузыри или от скуки отрываю головы мухам. О, особенно тогда. История весьма запутанная: я должен быть постоянно в форме, совершенно естественным, меня не должна выдать никакая судорога, ни один вставший дыбом волосок, а то киношники моментально исчезнут, уберутся. И все пойдет прахом. И меня никогда не будет. И мы не увидим конец фильма.

Занавес падает, камеры Канала 69 отключаются, потрескивает горящая пленка. Наталия в кабинете начальника, в компании хозяина и помощника министра. Ее дыхание обжигает конфискованный «бурбон».

Я когда-то видела в Швеции пять-шесть спектаклей, и самое интересное — это успех беккетовского «В ожидании Годо», который играют перед заключенными. И кому я это рассказываю?

Часть пятая [5]

Что это — стукача донос?
Пронумерованный рапорт на прокурорский запрос,
сданный в архив ввиду ухода от темы?
Хромой сонет или, может, зачин поэмы?
Статичная пьеса в трех актах, в которой действуем все мы?
Полный отстой?
Суд — за тобой.