Ожидай странника в день бури

Он вспомнил глаза Веры – холодные и будто стеклянные. Они почти никогда ничего не выражали. Даже в минуты страсти – одно животное удовольствие.

– Люди бывают слепы, как кроты. Причем не подозревают об этом.

Сиур говорил в первую очередь о себе.

Влад долго смотрел то на портрет, то на Тину и, наконец, вывел свое заключение:

– В самом деле, что-то есть...

– Может, чай сделать? – предложила Людмилочка.

О проникновении неизвестного в квартиру как будто забыли. За чаем обсуждали, куда лучше пойти развеяться. Сиур предложил маленький ресторанчик со старинным названием «Трапезная». Далековато, правда, но зато экзотика. И музыка там замечательная...

Глава 43

Место в самом деле оказалось необычное – бывшее помещение настоящей монастырской трапезной, с древними толстыми стенами, с узкими окошками и сводчатыми потолками. Кованые светильники на цепях, дубовые столы и стулья, посуда и меню были подстать всему остальному.

– «И таковы великие преданья», – изрекла с важным видом Людмилочка, рассматривая миниатюры фривольного содержания, походящие скорее на иллюстрации к «Декамерону»[19], чем на житие святых.

Миниатюры висели на стенах в темных деревянных рамочках.

– Интересно, здесь был мужской или женский монастырь? – спросила Тина.

– Кажется, мужской, – ответил Сиур.

Он как раз выбирал блюда и делал заказ. Поскольку в мудреных названиях никто толком не разбирался, он взял это на себя.

– Надеюсь, всех устроит мой вкус?

– Без проблем, – отозвался Влад. – Я вообще ем все, что угодно.

Они с Людмилочкой переглянулись. Обстановка воздействовала на всех по-разному. Дух прошлого витал в атмосфере трапезной.

– А что, монахи могли влюбиться? – не выдержал Влад. – И что они тогда делали?

– То же, что и все, – Людмилочка прыснула со смеху.

На столах горели свечи из настоящего воска. Еда оказалась отменной, особенно соленые лисички и фаршированная рыба. Официант принес красное и белое вина на выбор.

– Из монастырских погребов, – сказал он.

– Так что же все-таки делали монахи, когда влюблялись? – спросил Влад, когда официант отошел.

– Молча страдали и молились... – ответила Тина.

– Эх, не понимаю я этого! – Влад даже перестал есть. – Представляете себе? Скачешь на лихом коне, ветер свистит в ушах, небо синее-синее, воздух прозрачный, вокруг ширь необъятная, простор, удаль, кровь молодая кипит... И все это променять на келью? Видно, я к этой бесшабашной жизни слишком привязан. Может быть, она нам на то и дана, чтобы брать от нее полной мерой?

За окнами стемнело. В зале прибавилось посетителей. Пахло воском, сушеными грибами и травами.

– Давайте танцевать, раз мы пришли развлекаться! – потребовала Людмилочка.

Тина была так увлечена своими мыслями, что не замечала ход времени. Или это время остановилось? Какая чудесная музыка... голова кружится от легкого вина...

* * *

Домой ехали на такси. Тина закрыла глаза – ей все чудился звон тяжелых монастырских колоколов, бешеная скачка, мокрые бока лошади, жаркие пуховые перины, парчовые душегреи, уборы из скатного жемчуга, сброшенная на пол кольчуга, длинные черные косы, слезы разлуки... Бог знает, что чудилось ей в дреме в скользящем по ночному городу такси, как на стыке времен – где уже не отличишь явь и сон, морок и реальность, предчувствие и ожидание... где все смешалось, переплелось...

Сиур назвал таксисту свой адрес, и она не возражала. Ей хотелось плыть по течению, без цели, без забот, без мыслей...

Мокрый асфальт заблестел в свете фар. Пока они ехали, хлынул моментально созревший летний ливень. Тина и Сиур успели намокнуть, пробежав несколько шагов до подъезда.

В квартире было тепло. Закрыв за собой дверь, он прижал Тину к себе, приподнял от пола и поцеловал. Он был счастлив, впервые за свою нелегкую, полную испытаний, разочарований и потерь жизнь. Он понял, что нельзя оглядываться с болью и сожалением на то, что уходит и остается позади. И что, пожалуй, он ничего не стал бы менять в этом порядке вещей...

– Знаешь, мне кажется, я знаю, кто убил племянника Альберта Михайловича... – вымолвила она, едва он отпустил ее.

– Кто?

Переход от поцелуев к убийству был слишком стремителен.

– Ой... то есть я, конечно, не знаю...

– Так знаешь или не знаешь?

– Видишь ли, – она закусила губу, вспоминая или раздумывая, – в юности я занималась стрельбой из лука...

– И что же?

– Не торопи меня. Когда тот человек, киллер, обернулся и посмотрел на нас, мне показалось... то есть, тогда у меня был шок от страха... но в подсознании отложилось.

– Да что отложилось?!

Сиур почувствовал, – сейчас она говорит нечто важное.

– Понимаешь, в его жестах, походке было что-то знакомое. Как будто я его раньше уже видела... иногда...

– А лицо? Его лицо тебе знакомо?

– В том-то и дело, что нет. Вернее, не совсем. Лица я его как-то не рассмотрела...

– Как это?

– Ну... насчет лица я не уверена.

– Где это было? Где ты его могла видеть?

– Я же тебе говорю: я занималась стрельбой из лука. И он тоже приходил туда...

Это была хорошая зацепка. Спортсмена можно вычислить, его многие знают – товарищи, тренеры, врачи...

– Он тоже стрелял из лука?