Ожидание

Саша поднялась за ней на третий этаж и как будто целую вечность шла по ярко освещенным петляющим коридорам. Небольшой снаружи больничный корпус внутри казался огромным беспредельным лабиринтом. Нескончаемым медикаментозным сном. Семеня за белой, чуть сгорбленной спиной врача, Саша чувствовала себя мухой, ползущей по кафельным швам гигантской ванной. С потолка лился слишком густой, слишком расточительный свет, больно бил по глазам. Под ногами вздувался пузырями нарисованный на линолеуме паркет, словно открыто заявляя о своей поддельной природе. Не стесняясь своей нарочитой древесной ненатуральности. Пахло антисептиками, где-то хлоркой, где-то компотом и рисовой кашей с изюмом – хотя время завтрака вроде бы должно было давно закончиться. Справа и слева тянулись одинаковые бирюзово-голубые двери. Время от времени их ряды ненадолго прерывались, возникали небрежно помытые окна в разводах, и коридорный свет растворялся в солнечном.

Наконец врач притормозила у белоснежной двери с крупными красными буквами РЕАНИМАЦИЯ, и спустя еще несколько туманных секунд (или минут?) Саша оказалась в палате.

Свет здесь казался еще более ярким, еще более невыносимым, чем в коридоре. Мерно пиликала аппаратура. На ближайшей к двери кровати лежала девочка лет семи. Ее кисти неестественно свесились, и она была похожа на подтаявший желтоватый сугробик, безжизненно стекающий в землю. Будто стремящийся пропитать собой пол – уже не псевдодеревянный, а честный линолеумный, однотонный. Сочно-зеленый, как первая весенняя трава. Первые нежные ростки, пробившиеся к искусственному больничному солнцу.

А рядом с девочкой лежал Лева. В точности такой же, каким Саша видела его в последний раз, в ночь перед отъездом. Только его сон теперь казался безмятежным, освобожденным от тревог и дурных предчувствий. Словно это был обычный крепкий сон маленького ребенка. Хрупкий двухлетний человек не смог вместить в себя большое и сложное ощущение свалившихся на него бед и поэтому просто уснул. Просто временно скрылся от недоброй реальности в глубоких сказочных сновидениях. Его черты лица были расслаблены, поразительно спокойны. (Сашины, абсолютно Сашины черты лица. Сашины скулы, брови, лоб, нос. Разве что суженный, немного заостренный подбородок достался ему от Виталика.)

Но этот крепкий сладкий сон утягивал его в сторону смерти, гниения, разложения. Точно так же, как соседнюю девочку. В сторону земли. Землисто-серая стена рядом с его кроватью была покрыта извилистыми трещинами, похожими на древесные корни. Левина жизнь уже потихоньку утекала. И новые жадные жизни уже тянулись к нему цепкими корнями, чтобы забрать его телесное тепло, впитать его витальные соки. Чтобы окрепнуть, разрастись и занять его место.

Саша смотрела на своего биологического сына, лежащего в глубоком коматозном сне.

И по-прежнему его не любила. Не испытывала ни оглушительного горя, ни живительного материнского тепла.

Но внезапно с пронзительной остротой она почувствовала, как могла бы его полюбить. Если бы все сложилось иначе. Этот несчастный маленький человек мог бы быть ее настоящим, любимым сыном. И Сашин Эдем мог бы быть здесь, в этом городе. Совсем рядом с этой больницей, с этим сквером.

– Он очнется?.. – тихо спросила Саша.

Врач устало вздохнула. Сняла очки, неспешно потерла глаза.

– Как я могу вам сказать?.. Не знаю. Буду с вами честна. Прогнозы не слишком благоприятные. Может, конечно, и очнется. Но вероятность не очень высока. Это будет почти как второе рождение.

У Саши немного закружилась голова, горло сжалось от подступившей легкой тошноты. Зеленая трава линолеума как будто на пару секунд выскользнула из-под ног. Стены изогнулись, скорчились и подступили со всех сторон. Как когда-то те другие, хорошо знакомые – с тонкими лиственными узорами на кремовых обоях.

– Понятно… – прошептала Саша. Сделала шаг назад, покачнувшись и припав к землисто-серой стене, которая, по ощущениям, словно продавилась – с безвольной, податливой мягкостью.

– Нет, ну а чего вы хотели? – развела руками врач. – Он уже больше недели в коме. Тяжелая черепно-мозговая травма, диффузное аксональное повреждение. Высокий риск перехода в вегетативное состояние.

Саша хотела только одного: чтобы все было по-другому.

С мамой и Кристиной она столкнулась уже на улице, у больничных дверей. Когда Саша вышла из корпуса, они как раз проходили мимо скамейки, на которой недавно сидел Виталик – а теперь полулежал белобрысый подросток в массивных красных наушниках. Мама шла впереди, а следом за ней, в двух шагах, Кристина с какой-то девушкой. Сутулой худой шатенкой в немного старомодном платье. Саша подумала, что это, возможно, Кристинина бывшая одноклассница, какая-нибудь тушинская подруга, решившая ее поддержать. И только когда они поравнялись со стоящей у входа урной, Саша вдруг с изумлением поняла, что эта девушка – Сонина дочь Вика, с которой Кристина никогда не общалась.