Ожидание

– Сонь, ты не понимаешь. Время ничего не расставляет по местам и ничего не лечит. Оно проходит сквозь меня, как сквозь дуршлаг. Оно течет, а я не чувствую от его течения никакого успокоительного, целебного, что ли, действия… Я живу изо дня в день, пытаясь не захлебнуться в каком-то безвременье. В тоске по утерянной мечте. Потому что так сложилось: моя единственная мечта безвозвратно утеряна.

Соня закатила глаза.

– Мечта, тоже мне! Есипова, ну что это за мечта? Стоять с табличкой на вокзале? Встречать бестолковых, вечно чем-то недовольных хамоватых туристов? Слушать их жалобы на то, что Зина проспала и опоздала на поезд, а Сеня с Игорьком перебухали, потеряли паспорта и вышли не на той станции?

– Я хотела ждать и встречать. Как бы открывать ворота чудесного города перед прибывшими людьми. И затем ждать новых. А если до следующего поезда остается много времени, сидеть на вокзальной площади, рядом с фонтаном в виде райского павлина.

– Сидеть на вокзальной площади рядом с павлином… Какой-то навязчивый бред. Ты уж прости, конечно. Но это правда очень нелепая мечта.

Духота все сильнее давила на Сашу, впивалась в нее настырными липкими пальцами. От тяжести воздуха в голове проросла неспешная ноющая боль, потихоньку начала расцветать багровыми крошечными пучками где-то в затылке.

– Какая есть.

– Да что ты так помешалась на своей Анимии? Я бы еще могла понять, если бы тебе там светила какая-то немыслимая, блистательная карьера, а рождение Левы перечеркнуло бы все твои амбициозные планы. Но пойми, тебя бы там не ждали ни золотые горы, ни какие-то головокружительные перспективы. Ты была бы в этой своей Анимии девочкой на побегушках. И на тебя валили бы все проблемы – связанные и не связанные с твоими рабочими обязанностями. Ты всегда оказывалась бы крайней. Да и в любом случае, Есипова, ну что может быть важнее ребенка? Вот он спит, такой хорошенький. – Соня кивнула в сторону углового дивана, на котором лежал Лева, обложенный большими бирюзово-желтыми подушками в виде бантов. – Как можно ему не радоваться? Как можно жалеть о каком-то павлине на площади?

Саша с трудом подтянула безвольно повисший взгляд к дивану, к беззащитно спящему сыну. Попыталась почувствовать радость, но все выдавленные из сердца капли нежности тут же растворились в мучительной духоте и багровой головной боли. Зато Сонино как можно не замолкало внутри, отзывалось тяжким протяжным гулом. Саша подумала, что ей действительно не можно не радоваться Леве, не можно жалеть о фонтанном павлине. И если она не радуется и жалеет, значит, внутри у нее, видимо, что-то не так. Видимо, какие-то болезнетворные густые сорняки проросли в ее сердце и заглушают рост нормальных человеческих чувств. И, наверное, надо постараться выдернуть эти сорняки с корнями – как можно скорее.

– Есипова, ну правда, – продолжила Соня чуть смягчившимся, как будто слегка подтаявшим голосом. – Подумай о сыне, забудь уже о своей анимийской мечте. И переезжай к Виталику. Я поняла, что он не герой твоего романа, но все-таки такой вариант явно лучше, чем одинокое материнство.

В ответ Саша неопределенно мотнула головой, плотно сжала губы.

– Переезжай, – совсем тихо, вкрадчивым шепотом повторила Соня.

10. Надежно и хитроумно

И Саша переехала. Собрала вещи – немногочисленные свои и неисчислимые, бесконечно разрастающиеся Левины – и отправилась жить в квартиру Виталика. Ту самую, где она когда-то проводила безмятежные вечера, плывя сквозь ласковое, не отяжеленное время. Где сидела на прокуренном диване и небрежно, лениво улыбалась, отказываясь пить вино из пятилитрового хрустального бокала. Где беспечно обнимала невыбранного отца своего нежданного сына.

Сашу внезапно накрыло усталостью и желанием следовать течению чужих настойчивых слов. Позволить выбрать направление своей жизни другим – маме, Соне, Виталику. Чтобы кто угодно решал, что ей делать дальше, но только не она сама. Чтобы можно было превратиться в мертвый осенний лист, который уносит река – стремительная, бодрая, уверенная в своем безостановочном движении. Или даже медлительная тушинская Кровянка, ползущая к сонным окраинам, к непрерывно разбухающим новостройкам. И дальше – к монотонно гудящему консервному заводу, от которого тревожно потрескивает воздух, словно хрупкий лед под ногами.