Ожидание

Впрочем, даже те, чьи просьбы он соглашался исполнить, не могли быть полностью уверены в желаемом результате. К примеру, один уличный скрипач попросил перенести его в престижный концертный зал, чтобы сразу сотни ценителей музыки восхитились его талантом. Чтобы его виртуозная игра стала для всех настоящим открытием. Чтобы его слушали не случайные, проходящие мимо зеваки, а тонкие знатоки. Слепой Художник стер его волшебным ластиком и – согласно пожеланию – изобразил на огромной, ярко освещенной сцене известного зала. Но без руки. И скрипач так и предстал перед замершей публикой – увечным, бессильным, совершенно потерянным. Лишенным возможности проявить свой блестящий талант, отныне наглухо запертый в поврежденном теле. Единственной рукой он отчаянно сжимал сверкающий лаком дорогой инструмент. Беспомощно дергал свежей культей и, ощущая, как вдоль позвоночника рассыпается острой крошкой ледяной ужас, смотрел вниз, на застывший смычок, недоступно лежащий возле правого ботинка.

Были еще четверо детей, которые просили Слепого Художника поместить их в далекий заморский город, куда год назад отправился на заработки их отец – и пропал без вести, не написав ни строчки. Художник стер из воздуха всех четверых, но вернул обратно в мир лишь троих: по его непостижимой воле младшая девочка на волшебном холсте не появилась и, значит, не воплотилась заново вместе со всеми, на перекрестке пыльных горячих улиц заморского города. В итоге оставшимся детям пришлось искать, помимо отца, еще и пропавшую сестру. Хотя было очевидно, что их поиски вряд ли увенчаются успехом. Стертая девочка находилась не в нашей реальности, а где-то между мирами, в бескрайнем туманном пространстве, пронизанном острыми жалами потусторонних сквозняков. И докричаться до нее было невозможно: скорее всего, ее слух тонул в вязком болотном беззвучии.

Странная книга, думала Саша, рассеянно глядя на Леву. Тот упрямо пытался заново прилепить на лодыжку пластырь с мультяшными утятами, намокший от пролитого грушевого сока. Какая-то бесконечная череда не связанных между собой мини-историй о бедолагах, ищущих помощи у волшебника-самодура. И к чему все это? Непонятно. И тем более непонятно, зачем дарить и читать такую сказку полуторагодовалому ребенку. У этой Вики явно не все дома.

Уже после ухода гостей Саша переместилась на диван. Взяла книгу в руки, задумчиво провела пальцем по глянцевой черной обложке. Небрежно скользнула глазами по незнакомому, тут же утекшему из памяти имени автора. Затем немного полистала, задерживая взгляд на иллюстрациях. Сад с черными цветами, мастерская с высоким мольбертом и колченогим табуретом, заляпанным красками; Слепой Художник с пугающе темными бельмами, о чем-то молящая девушка с золотистыми волосами, остолбенелый скрипач без руки… Саша невольно подумала: а если бы ей довелось оказаться перед Художником, о чем бы она его попросила?

И внезапно, с ощущением замершего на полустуке, рухнувшего в ледяную пропасть сердца, Саша поняла, что ни о чем. Она бы просто молча повернулась и ушла. Не воспользовалась бы шансом телепортироваться в пространстве и начать новое, обновленное существование.

Ей просто некуда было уноситься от таксложившейся жизни. Для нее не осталось места за пределами маленького, уже привычного мира, наполненного пряным запахом Виталикова дезодоранта, Левиными костюмчиками и банками с овощными пюре, зябкими прогулками по тушинским скверам, тонким протяжным скрипом облезлых качелей. За гранью этого мира Сашу никто не ждал, ничто не манило ее, не звало в новую, по-иному устроенную жизнь. Все, что когда-то было важным и желанным, окончательно отболело, затянулось корочкой, а затем и вовсе исчезло, разгладилось. Далекая, по-иному устроенная жизнь никак не относилась к Саше, она текла в параллельной реальности сквозь каких-то других людей – чужих, незнакомых.

От этого осознания на душе вдруг стало как-то гулко и сыро. Словно во влажном бетонном тоннеле, леденеющем от порывов ветра. Саша захлопнула книгу, пересела на подоконник. Долго вглядывалась в заоконное мерцание оживших фонарей, текущих вялым косым потоком. Да, ее жизнь действительно была возможна только здесь, в этой квартире, над глубоким, провалившимся в зимний вечер двором, напротив обморочно-серых, дремотных многоэтажек, непрерывно вспыхивающих окнами. Будто силящихся не уснуть окончательно, не рухнуть во сне на землю, придавив своей бетонной плотью ряды машин и беззащитную новогоднюю елку – до сих пор не убранную, несмотря на подступивший вплотную февраль.

В кармане толстовки ожил, требовательно завибрировал телефон. Словно бросился наперерез Сашиной стылой задумчивости.