Ожидания Бена Уикса

Теперь он вновь сможет подумывать о колледже, о том решительном курсе своей жизни, от которого она недавно, как он ясно осознал, успела отклониться. Курс этот должен был привести его в Принстон, а впоследствии — к некой неоспоримой правильности бытия. Когда-то это казалось настолько очевидным, что вроде и не заслуживало специального внимания, и, веря в неизбежность этого курса, он в своей жизни до Сент-Джеймса не вкладывал в это особых стараний и сил.

Но потом ему вновь вспомнилось, как отец играл при нем в нарды с дядей Расселом. И Бен хорошо понимал, что Рассел, учитывая его роль в попечительском совете, знал каждую бухгалтерскую книгу, каждую статью доходов и расходов, каждую задолженность. Он пункт за пунктом проверял каждый годовой отчет. И Бен даже не представлял, есть ли вообще что-то такое, что оставалось бы в неведении для Рассела. Так что нетрудно было представить, как он просматривает имена учащихся, переведенных на финансовую поддержку, дабы убедиться, что проставленная напротив каждой фамилии сумма исчислена абсолютно верно. А еще Бену вспомнилось, как в клубе Bath and Tennis Рассел настоял на том, чтобы пинаколаду включили в его счет.

И чтобы Рассел выяснил вдруг, что семья Бена не в состоянии оплатить его обучение? Чтобы смеющиеся глаза Рассела глядели на отца Бена с осознанием того факта, что Гарри попусту растратил доставшиеся ему средства, в то время как Рассел, благодаря таким же средствам, сильно поднялся и теперь процветает? Об этом не могло быть и речи! Бен почувствовал некое даже единение со своими родителями, пытающимися общими усилиями избежать этого позора. И прочувствовав все это, Бен содрогнулся.

— Скажите, а кто еще в курсе ситуации с оплатой обучения?

— Прости, что? — не понял вопрос Фелпс.

— Известно ли это ректору? Или попечительскому совету?

— Пока что это известно лишь бухгалтерии, мистеру Деннету и мистеру Марксону… — Марксон при этом еле заметно кивнул. — …И, разумеется, мне. Но, знаешь ли, это вовсе не конец света. Твой отец столько всего сделал для нашей школы. Подобное иногда случается, Бен. И мы готовы к таким ситуациям.

Но неужели нет средней меры? Вместо того чтобы школа переводила его на финансовую поддержку. Что, если рассказать им об Эннисе? Может быть, они согласятся простить ему долг? Неужели они не могут просто признать, что он представляет для них особую ценность, и оставить все как есть? Неужели все должно быть настолько официально?

— Если в моей семье — имеется в виду вся моя семья — об этом узнают, это будет…

— Разумеется, мы не станем это разглашать.

— Я, пожалуй, свяжусь с отцом.

Фелпс снова глубоко вздохнул, Марксон поерзал на стуле, и Бен вновь пожалел, что поставил их в столь неловкое положение.

На этом, когда стало ясно, что больше им сказать друг другу нечего, Марксон с Беном вышли в коридор. Марксон положил Бену руку на плечо, и они, не говоря ни слова, вскоре влились в общий поток учащихся, сосредоточенных каждый на своем: когда она еще раз увидится с этим парнем, или как он удивит всех в следующий раз своей победой на викторине по химии, или не поджидают ли его в общежитии старшеклассники, или не переведут ли ее на следующей тренировке в запасной состав?

* * *

В восемь утра, как всегда по средам, Ахмед спустился на цокольный этаж, чтобы позвонить отцу. Там, на родине, было уже пять часов вечера, и каждую среду секретарь отводил на этот разговор в календаре шейха сорок пять минут, несмотря на то что шейх никогда не забывал, что должен быть на месте и ждать звонка.

Ахмед набрал уже знакомый длинный номер, радуясь, что, по крайней мере в столь ранний час, никому не понадобится телефонный автомат, и его отец поднял трубку.

— Алло? — спросил он, будто не зная, кто бы это мог звонить.

Ахмед представил того мальчика, которого мысленно видит сейчас его отец на другом конце линии, — с аккуратно разделенными пробором волосами.

Они несколько минут поговорили. Ахмед уверил отца, что с учебой у него все хорошо и сосед по общежитию по-прежнему очень доброжелателен и отзывчив. Действуя примерно в том же ключе, Абдул Рахман поделился с сыном лишь тем, что Ахмеду было приемлемо услышать. Совсем скоро в школе должен был состояться родительский день, и оба они предвкушали это событие с радостью и волнением.

И вот разговор подошел к концу. Ахмеду подумалось: а слышал ли кто-нибудь в общежитии, как он говорит на арабском? Отец пожелал ему на прощание «хорошего трудового настроя».

Как обычно, Ахмед подождал, когда отец первым оборвет звонок. Однако на сей раз телефонная трубка лишь пошуршала в держателе, а когда шуршание прекратилось, аппарат не прервал связь, и Ахмед по-прежнему мог слышать, что происходит на линии.