Ожидатели августа

Что было дальше, всем известно. Ждали, ждали и дождались. Перемен – куры не клюют. Перестройка, путч, развал Союза, приватизация того, приватизация сего, Ельцин, Путин и дефолты. А что случилось с маленькой Верой, куда она делась? Мы оставили ее на распутье, едва очухавшейся от самоубийства, никуда не поступившей, не работающей и никак не определившейся. Папа-алкоголик умер, завод закрылся, порт обнищал, мать осталась с куцей пенсией, брат, подлец, свалил в другой город, а любовник уехал на стажировку в Америку, и не звонит, и не пишет. Куда пойти, кому сказать свою печаль, одинокую девушку никому не жаль. Ни гроша за душой, ни знаний, ни ума, одна лишь молодость. Бедная маленькая Вера подалась в Москву, там мыкалась и тыкалась, от отчаяния в «Плейбое» снялась и даже в детском саду воспитательницей поработала.

Москва же росла и строилась, превращалась в лужковскую красавицу, нефть, худо-бедно, но все дорожала, деньги стоили все меньше, но их становилось все больше и больше, и вот уже рекламный свет заливает улицы, и тянутся ввысь и Петр Церетели, и отель Кемпински, и витрины почти неотличимы от витрин Берлина, а квадратный метр в центре стоит по восемь тысяч у. е. Все хорошо, чем дальше, тем лучше, заливается МTV, ночных клубов больше, чем в Сохо, на заборах висит надпись «Стыдно быть бедным», функционеры и рэкитиры стали уважаемыми бизнесменами, рокеры – попсой, диссиденты – зав. фондами, шестидесятники – колумнистами, а авангардисты – звездами. Сверстницы маленькой Веры пошли кто в гламур, кто в телеведущие, а Вера росла, добрела, хорошела, прямо как Храм Христа Спасителя. Вот она уже не та ободранная девчонка, но, приобретя умение и опыт, выходит в блеске и блестках, роскошная, сияющая, обширная и недосягаемая, в цветах, мехах и перьях, пошла-поехала «попала на любовь». Она – мечта осуществленная, все преодолевшая и все преобразившая, сама преображенная, звезда взошедшая, осиянная, великая Верка Сердючка. Она теперь водит перьями колумнистов, вдохновляет художников на биенналях, придает гламуру глянец, глянцу – гламур, сериалам – занимательность и бытию – смысл. Она притащила с собой и мать-старушку, и брата-подлеца, и любовника-недотепу, кормит всех устрицами, заливает водкой, засыпает долларами, заставляет плясать до упаду, такая великодушная, щедрая, всепрощающая. Она, только она, делает нашу современную жизнь такой разнообразной, такой пленительной, такой привлекательной, она зовет нас ввысь, к звездам, Звездам, ЗВЕЗДАМ…

У вас еще нет Веры в будущее? Тогда мы идем к вам.

Деревня

Деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок, – и, действительно, что может быть лучше русской деревни. Природа удивительная. С высокого берега видна быстрая речка, шумящая и день и ночь, и в сумерки ее журчание превращается в неразличимый лепет, как будто о чем-то спорят, не умолкая, нежные русалочьи голоса. Перед домами тяжелые и глупые георгины, за домами – сады и огороды, и в ложбинах, около тихих заводей, заросли кудрявого кустарника, вечером от тумана, кажущегося немножко матовым, точно поседевшим. Вокруг раскинулись печальные и спокойные луга, окаймленные загадочно темнеющими лесами, полными, наверное, грибов, и в чаще, быть может, там даже встречаются лоси. Над всем распростерто огромное всепрощающее небо, исполненное полутонов и оттенков, никогда не впадающее в утомительную одинаковую синеву, с солнцем не бесстыдно ярким и раздражающим, но с приглушенным блеском, ласковым и всепонимающим. В общем, шепот, робкое дыханье, трели соловья, серебро и колыханье сонного ручья.

Я умру, заколотят меня в гроб, а все мне, кажется, будут сниться ранние утра с солнцем, сияющим в каплях росы на натянутой между травинками паутиной, чудные весенние ночи, когда в темной на фоне белесого неба листве кричат соловьи, и легкий снег в ноябрьском лесу, служащий фоном совершенно обнаженным стволам берез, что завораживают глаз печальным черно-белым ритмом, торжественным, тонким и траурным, как непритязательная служба в деревенской церкви, исполненная истинной веры и истинного благочестия. Словом, от русской деревни хочется плакать и петь, умереть и воскреснуть, и нет ничего лучше ее для русского сердца и русской души, что уж об этом говорить, это хорошо известно всем, хотя и забыто.