Ожидатели августа

Среди искусствоведов сейчас модно утверждать единую линию российского искусства от иконописи до концептуализма через передвижников, русский авангард и расцвет сталинского соцреализма. Но что общего у соцреализма и передвижников? Так, только справедливо презираемая Львом Толстым «техника». На самом деле время «жить стало легче, жить стало веселее», время роскошных колхозных праздников, преисполненных наивозможной простоты трактористов, знатных доярок и председателей колхозов, пластовских пейзажей и благоухающих герасимовских сиреней – не что иное, как отблеск благословенного русского Золотого века, России – тюрьмы народов и Николая Палкина. Вернется ли этот Золотой век когда-нибудь на нашу многострадальную землю, снова залив своим светом овраги и деревни? Будем ждать.

Окно в Россию

В мутных потоках, разлившихся по СНГ по поводу пушкинского юбилея, очень трудно решить, что же все-таки более противно: тупое официозное славословие или богемные издевательства над ним. Бесконечные повторения «до юбилея Пушкина осталось…», рекламные плакаты со строчками «Люблю тебя, Петра творенье…», перемешанные с рекламой корма для кошек и радиотелефонов, вопросы: «Что ты сделал для юбилея?» и прочие массовые начинания вызывали не меньший рвотный рефлекс, чем различные псевдоинтеллектуальные развлечения андеграунда вроде издания журнала «Дантес», претендующего на нестандартное высмеивание официальной пошлости. Авангардная ирония оказалась еще более пошлой и стандартной, чем официоз, долженствующий быть таковым по определению.

Не менее отвратительное впечатление вызывала и академическая интеллигенция, натрудившая мозоли в раздобывании различных грантов на пушкинские мероприятия, одарившая общество множеством выставок, одна пошлее другой, и затем в пьяном русском угаре попершаяся на конференции в «пушкинские» города, давя друг друга на дармовых фуршетах под омерзительно слащавый набор слоганов, повыдернутых из непрочитанных и непонятых произведений.

Кетчуп «Пушкин», шоколад «Пушкин», водка «Пушкин» не вызывают таких спазмов отвращения, как полная невозможность современного русского общества в лице «лучших его представителей» сформулировать что-либо внятное и достойное по поводу Пушкина. Это или слюнявая жвачка из экзальтированных цветаевско-ахматовских переживаний, или слабоумное брюзжание на масскультуру, на самом деле ни в чем не повинную и со своими кетчупами гораздо более достойную, чем трибуна, украшенная лозунгом «Семейственной любви и нежной дружбы ради…», на которой сидели в Москве знатные политики и пушкинисты. Чего ради, почему ради, отчего ради – никому не приходило в голову. Пушкинисты сами хихикали в рукав, зная апокриф из дневника Вульфа о том, что эти строки были списаны Пушкиным из сентиментального альбома с добавлением «…тебя не спереди, а сзади». Знали, хихикали, но помалкивали, подавившись жирным куском кулебяки, как и полагается на пиру старика Троекурова. Двухсотлетие со всей очевидностью доказало, что в современной России Пушкина просто нет. Нет у нее органа, которым можно было бы его воспринимать, он как-то атрофировался. Произвести какую-либо новую мысль она уже не способна, может лишь пережевывать и перерабатывать все то же «солнце нашей поэзии» и «это наше все», так как мозгов нет, есть лишь отверстия для поглощения и облегчения. Осмысления в таком состоянии быть не может, так как современная русская интеллигенция представляет собой организм, занятый лишь поддержанием своего существования с помощью капельниц иностранных грантов. Ее главные задачи – пожрать и просраться. На прочее сил нет. До сих пор у нас нет прилично откомментированного собрания сочинений Пушкина. Все, что есть, – жизнь впотьмах с исправленной орфографией. Представить себе, чтобы итальянцы издавали Данте на новоитальянском, а англичане – Шекспира на новом английском, невозможно. У нас же существует только новый русский Пушкин с невесть как правленными орфографией, пунктуацией и строчными буквами. Зато перед Таможней, где заседает Пушкинский Дом, вознесся бюст поэта исключительного уродства, так же вписывающийся в панораму «пушкинского Петербурга», как и оплевываемый интеллигенцией памятник Городовому. Никто при этом не возражал, все довольны. Не хватало только, чтобы статуи, украшающие это творение итальянского архитектора, были заменены Пушкиным, Натальей Николаевной и Ариной Родионовной.