Ожившая надежда

- Слушай, - не дожевав колбасу, начал он. - Моя со своим на кухне трындела. Я так понял, хату покупает. Твою. Ты что хоть! Не того?

- А что, если «того»?

- Не дури, Анька. Это она меня сюда переселит. Давай проучим эту паскуду.

- Может, не будешь ругаться?

- А как ее называть еще? Ладно, наплюй. От меня отделаться решила. Я что предлагаю?

- Что?

- Я им ордер продам. Перепишу на дочь. А за это денег потребую. Я так прикинул - тысяч семьдесят. Баксов. Нам хватит?

- Почему нам?

- А ты меня к себе пропишешь. Будем жить вместе.

- Подумать могу? - нашлась Анна.

- Конечно.

- Вот я и подумаю. А теперь давай о чем-нибудь другом.

В тот вечер Ванеева долго плакала, укрывшись одеялом. Подушка отсырела от слез, а они все так же обильно текли. Даже удивительно, сколько их в человеке! Она думала о том, что ничего предпринимать не станет, а тем более - бороться. Кому она что докажет? Вспомнила симпатичную судью, которую спросила:

- А если не выплачу долг?

- Выселят, - ответила ухоженная девушка, хорошо знающая законы.

Почему-то заплаканной Анне Ванеевой еще подумалось, что смерть может быть такого же обаятельного облика, как та судья, и непременно молодая. Старуха с косой не управилась бы с такой тяжкой ежечасной работой. «Милая, милая», - прошептала Анна, уже смутно сознавая, к кому обращается, то ли простила судью, то ли призвала смерть. И тут же уснула.

Обмен Галя произвела стремительно, Анна охнуть не успела. Подписала какие-то бумаги под честное слово Гали и переехала в домик в деревне. Грузовую машину предоставила опять же Галя. На этом ее бурная деятельность закончилась. Дом не стала ни обшивать, ни крыть новой кровлей, как обещала. За городскую квартиру и копейки не дала. Анна долго терпела, но все же собралась, набравшись мужества, и позвонила из городского автомата Гале. Та удивилась звонку.

- Нет у меня денег, - заявила Галя. - И так много потратилась на эту квартиру. Кто меня дернул покупать!

- Обещала же, - пролепетала Анна.

- Может, и обещала. Не помню. Так я ж говорю - нет денег.

- Вот и крыша протекает.

- Это твои проблемы. Раньше надо было думать. Какие могут быть претензии - бумаги подписала, все по закону.

- А по совести?

- Ой, отстань. Не звони больше. Я все сказала.

- Как так можно?

- Жизнь такая. Вот и можно.

Бросила трубку. Анна никак не могла поверить, что человек человека способен столь беспардонно обманывать. «Жизнь такая, - повторила она. - Хорошее оправдание. А кто ее, жизнь, делает такой? Не мы сами?» Но думать об этом, задаваться вопросами было бесполезно, никакой ответ не поможет, не залатает дыру на крыше.

А с потолка и впрямь капало. Анна поставила на пол таз. Капли звонко застучали по пустому донцу. Потом этот металлический звук исчез. Анна сидела на низкой скамеечке перед тазом и смотрела, как падали капли, образуя на поверхности воды углубления и поднимая брызги, словно рвались миниатюрные бомбы. Она думала о том, как непонятна судьба, как необъяснима, когда одних бросает на вечную мерзлоту, а другим дозволяет из самолетных пулеметов бить по ним. И с ней чего уж так жестко обошлась? Ни богатства Анна Ванеева хотела от жизни, ни роскоши, ни особняка с бассейном и заграничных поездок, чем вожделеют нынче сплошь и рядом. Нет, она когда-то готовилась во всю силу своей необъятной души любить единственного человека всю жизнь. Но, видать, слишком велик был запрос, и не оказалось у судьбы в закромах такой радости для нее. Оттого любви не случилось.

Мечта укатить за бугор поникла как мокрый истрепанный ветрами флаг. Из-за этого Римма жила в постоянной ссоре с мужем. Она хотела от Арсения Фомича того, на что он никак не мог пойти, если бы даже в том вожделенном краю обещали бессмертие. Римма никак не могла понять почему. А тут и понимать-то было нечего, просто он здешний. Нельзя же белого медведя переселить в Африку, а зебру - на льдины Карского моря. Разве кто-то будет спрашивать почему. Нет же!

Казалось, душа разрывалась, когда Арсений Фомич корил себя, что не ушел от Риммы раньше. Да что уж с того! Все мы задним умом сильны. А уйти он не мог, жена грозила в случае развода забрать ребенка и через суд запретить даже видеться. И Арсений Фомич терпел. Только старался, чтобы семейные скандалы случались не при дочери. Но она подрастала и стала замечать, что между папой и мамой не все ладно. Мама не умела сдерживать себя.

В тот роковой вечер она пришла выпившей. Девочка уже спала в своей комнате. А Римма устроила в прихожей истерику. Стыдно вспомнить, что она несла. Ругала мужа самыми грязными словами. Вдруг Арсений Фомич увидел, как распахнулась дверь детской. В темном проеме стояла в длинной ночной рубашке Аленушка. Она была бледной как бумага. Кинулась к матери и стала умолять: «Не ругай папу, пожалуйста!» Но та была во хмелю, забыла, что у дочки врожденный порок сердца, оттолкнула от себя и продолжала кричать. Арсений Фомич бросился к девочке, схватил ее на руки, чтобы унести в другую комнату. Но было уже поздно. Потом врачи сказали, что сердце ребенка не выдержало стресса. В старину говорили - разрыв сердца.