Ожившая надежда

С приходом отца Игорь был очень занят, буйные страсти боролись в нем, и мысли в голове носились метельно. С одной стороны, не мог он оставаться за одним столом с родителем и делать вид, что между ними все ладно. Должен встать и уйти. Иначе он не принципиальный человек, а тряпка. С другой стороны, Игорь не мог так поступить, потому что испортил бы новогодний вечер, всем стало бы нехорошо от его мальчишеского протеста. Представил, как огорчится Анна Семеновна, как воспримет Арсений Фомич, а Валя… Это даже представить невозможно, как ей будет плохо. Оставаться за столом нельзя и уйти он не может. Что же делать?

И тут Василий Павлович, по лицу Игоря догадавшись о его настроении, пошел на рискованный и отважный шаг, он с искренним раскаянием в голосе произнес:

- Прости меня, сын, за ту девицу. Я в ней ошибся, оказалась обычной вертихвосткой. Уволил!

И уже обращаясь ко всем, доверительно продолжил:

- Я о своей бывшей секретарше. Кто-то сплетню пустил - мало ли врагов! - что она моя любовница. Донесли Игорю. Он поверил. Но она ж мне не в дочки, во внучки годится. Ну не потерял же я совсем совесть!

Получилось очень убедительно, особенно вздох. Теперь надо было действовать дальше - куй железо, пока горячо. И Василий Павлович даже с какой-то обидой продолжил:

- Колыханов опять же наговорил всякого. А мой Игорь ему поверил. И виноват отец во всем, хоть пожизненное давай. Ну как так можно? Анна, Арсений, хоть вы скажите ему.

За столом стало тихо. Игорь сидел, сильно ссутулившись, голова повисла как тряпичная, Валя обняла его и встревоженно смотрела то на Анну Семеновну, то на Арсения Павловича, ждала ответа. Те сидели, опустив головы. Один Василий Павлович был светел лицом, на котором одно только и читалось, как он жаждет правды. Риск - благородное дело. Василий Павлович поднялся и предложил:

- Вы потолкуйте, а я сбегаю… Тоже ведь привез кое-что к столу.

Теперь можно было выбраться из-за стола, направиться к двери и выскочить на улицу, что и сделал Василий Павлович, чтобы отдышаться и оценить ситуацию. После его ухода Игорь будто ожил, вскинул голову, одной рукой замахал в сторону Корнеева, другой - Анны Ванеевой и жалобным голосом просил:

- Только ничего не говорите. Я знаю, что вы скажете. Помню, вы уже говорили. Дайте подумать. Мне надо подумать.

- Хорошо, хорошо, - успокаивала его Валя, обнимая.

Арсений Фомич, будто ничего и не было, а шел обычный застольный разговор, стал рассказывать случай из детства.

Мечта этим новогодним вечером напиться в стельку таяла. Тишка поносил судьбу самыми гнусными словами. Почему одним только хорошо, а другим только плохо? Отовсюду его гнали, просили хоть на этот вечер оставить в покое. Домов-то в деревне раз-два и обчелся, и он уже трижды стучал в каждый. По первому разу угостили, правда, за порог не пустив. Второй раз уже не все налили. А по третьему разу ничего не вышло. Гнали - «Совесть же надо иметь?» А при чем тут совесть, если выпить хочется? Его сильно мучила жажда, и только по этой причине готов был согласиться на кружку кислятины, которую предлагала Ванеева. Вот и направился к ее дому, придушив гордыню.

Но когда увидел возле калитки здоровенный внедорожник, то обомлел. На таких машинах ездят только те, у кого кошелек трещит по швам от долларов. Да что ж она за птица, эта баба, если к ней приезжают на таких тачках? Тишка подкрался к окну дома и через щель между занавесками увидел за столом посреди горницы людей. О чем-то говорили, но слов не разобрать было. Тут один из мужиков поднялся и направился к двери. И только Тишка выбежал из калитки, как вышел на улицу этот мужик. Оказался хозяином машины. А Тишка замешкался и очутился как раз возле автомобиля. Вот и посыпались на него угрозы:

- Чего тут крутишься? Руки вырву, если коснешься авто. Убирайся прочь!

Мелкой рысцой Тишка отбежал подальше и не стал возникать, понимая, ничем хорошим для него это не кончится. Молча ругался и скрипел зубами от ненависти и своего полного бессилия.

- Пристрелю, - пригрозил мужик. - Понял?

- Глотка жалко, - праведно укорил Тишка, услышав, как звякнули в сумке бутылки.

Но мужик пошел в дом. Ему было не до Тишки. У него своя забота. Как повели себя Ванеева и Корнеев? Они-то знали правду. Но если откроют ее Игорю, то как это называется? Донос. И никак иначе. Какие ж тогда они благородные да порядочные, какими считают себя? Василий Зыков как раз и рассчитывал на благородство, решившись за столом на рискованный шаг.

Он с порога понял, что не ошибся, услышав веселый голос Корнеева. Он рассказывал, как мальчишкой заблудился в лесу, а тут появилась Баба-яга с клюкой и вывела его на опушку. Он жил года два в полной уверенности, что Баба-яга не сказочный персонаж, пока впервые не оказался в соседней деревне и не встретил старушку со знакомым сучковатым посохом в руке.

Все посмеялись. В это время подошел к столу Василий Павлович с бутылкой дорогого коньяка, сел и вывинтил пробку.

- Старый год-то надо проводить, - сказал добродушно он. - А то обидится.

- Надо, надо, - закивала Валя. - Не стоит его обижать.