Ожившая надежда

- На зимовку собрался? - уточнила она, кивая на увесистую сумку.

А он и овощей, и фруктов, и мясной, и рыбной снеди, и соков, и вина сухого накупил. Когда все это выложили на кухонный стол, то Анна Семеновна только руками всплеснула:

- Я такое обилие только на рынке видела!

Возня с продуктами, пока они вытаскивали их из сумки в четыре руки, как-то сразу наладила отношения, определила суть - они готовятся встретить Новый год, а для этого надо похлопотать. Елка, стоявшая в горнице в красном углу в кадке с песком, прямо-таки восхитила Корнеева.

- Славно придумала! Молодец!

- У меня картошка есть, - сказала Анна Семеновна. - Со своего огорода.

- Займись картошкой, - предложил Корнеев, - а я большой спец резать колбасу.

И вот они неспешно занимались каждый своим делом, устроившись так, чтобы удобно было разговаривать. Она сидела на низкой скамеечке, у ног ведро, куда бросала кожуру картошки. Арсений Фомич вспомнил, точно на такой лавочке мама доила корову. Он примостился за столом, ловко орудовал ножом, кусочки ветчины и колбасы обкладывал зеленью, затем показывал готовое блюдо Анне Семеновне. У него так искусно получалось, что она только хвалила.

Постелили вдвоем скатерть на стол, носили и ставили тарелки с едой, присаживались на кухне и снова принимались за готовку, а беседа текла, что ручей, сама по себе. А началось с того, что стали выяснять, сколько ж лет не виделись, и поразились сами тому, как был велик этот срок.

- Расстались парень с девушкой, - посмеялась Анна Семеновна, - а встретились старички.

- Мы не молоды, но и не стары, - не согласился Арсений Фомич. - И давай не кряхтеть. Я считаю, что старости нет, есть дряхлость.

И тут они согласно поговорили о том, что в каждую пору жизни человек мыслями и чувствами должен соответствовать своему возрасту, тогда и желания будут посильными, и свет будет мил. Анну Семеновну охватило чувство, от которого больно и сладко заныло сердце, а почудилось ей, будто Арсений из тридцатилетней давности пришел к ней прежним, только немножко волосы поседели. Она понесла на стол очередное блюдо, да не какое-то, а с красной рыбой, семгой. Там вытерла кулачком выступившие слезы, и уже спокойная вернулась в кухню.

- А ведь ты мало изменился, Арсений, - заметила она. - Я не о внешнем…

- Мне нельзя меняться, - сказал он, не оборачиваясь.

- А это еще почему?

- Аленушка не узнает при встрече.

И дальше обоим захотелось помолчать. Она занялась картошкой, бросила в закипевшую воду, а Корнеев закончил последний салат. Вспомнили, что есть еще повод выпить вина - за встречу. И только стали устраиваться за столом друг против друга, как послышались на крыльце шаги, потом кто-то громко постучал в дверь и тут же ее распахнул. На пороге стоял Игорь, а из-за него выглядывала смеющаяся Валя.

- С наступающим Новым годом! - в два голоса прокричали они и вошли в дом.

Анна Семеновна суматошно поспешила навстречу, приняла цветы, поцеловалась с Валей, схватилась свободной рукой за сумку, но тут прозвучал приказной голос Корнеева, который появился из-за перегородки, разделявшей горницу от прихожей и кухни:

- Мыть руки и к столу!

- Арсений Фомич! - явно обрадовался Игорь.

- Я так и знала, - воскликнула Валя, - что вы здесь!

- Вам что сказано? - напомнил строгий начальник. - К столу! К столу! Картошка стынет.

В доме стало шумно, Валя рассказывала, как они хотели пригласить к себе Анну Семеновну, а потом решили сами ехать, Игорь во всем соглашался с Валей и почему-то повторял ее слова - «Игорь говорит мне…», «Да, я говорю ей…», «Я ему предлагаю…», «Да, она мне предлагает…» Анна Семеновна смеялась, счастливые люди всегда немножко смешны, а Корнеев терпеливо ждал, пока молодые скидывали куртки, мыли руки и скамью пристраивали к столу. Сели рядом, умолкли. Хрусталя у Анны Семеновны не было, но нашлись два граненых стакана и две чайные чашки. Вот их и наполнил сухим вином Корнеев.

Игорь не узнавал своего начальника - всегда собранного, сдержанного, чуть отстраненного и будто застегнутого на все пуговицы. А тут что-то пообмякло, видать, на душе, и сидел он простецким мужиком, отмахавшим день косой и захотевшим расслабиться в разговоре.

И Анна Семеновна Зыкову показалась странной. Она была оживлена и будто светилась изнутри. Ее лицо заново открылось Игорю, а прежде пряталось за какой-то призрачной пеленой обыденности, как за вуалью. Игорю же думалось, что эта женщина живет покорно судьбе, незлобиво относясь ко всему на белом свете и никого в своих бедах не виня, оттого облик ее остается трогательно мягким, без уродливых морщин, непременно проступающих с возрастом на лицах завистливых людей. Но в этот вечер на лице женщины не было покоя, оно постоянно менялось от каких-то внутренних живительных переживаний. И глаза светились.

Только поднялся Арсений Фомич тост предложить, как послышались за дверью шаги.

- Ухажер пришел, - сказала Анна Семеновна, поднимаясь.

Она вышла в сенцы, где с еловой веткой в руке стоял серьезный Тишка.

- У тебя гости, - сказал он. - Заходить не буду. Рюмочку вынеси, я выпью за наступающий… Закусь ни к чему.