Ожившие кошмары

Ваня вновь пытается подняться. Тщетно. Он смотрит на укрытые пледом ноги, и его губы застывают в безмолвном крике. На месте, где должны быть колени, по пледу расплылись багрово-чёрные пятна.

Лошадь с ликующей всадницей проносится мимо, едва не затоптав немо кричащего мужчину. Ваня падает. Теперь плед больше не укрывает его обрубки, некогда бывшие ногами. Но боли нет. Из грубо отрубленных ног бегут красные ручейки. Хватаясь вспотевшими руками за спинку кресла, Ваня пытается взобраться обратно. Высокая стена ржи лишила его обзора. Он больше не видит свою жену, но отчетливо слышит неистовое ржание испуганной лошади, на смену которому приходит пронзительный женский крик. Страшное эхо растекается над нивой, застревает тоненьким писком в ушах. Раз за разом вспотевшие ладони предают Ваню, и он вновь оказывается на сухой земле, среди мешающих обзору спелых колосьев.

Но что это за новый звук?

Ещё когда были слышны завывания ветра, а лошадиное ржание сменилось частыми всхрапами, до Ваниного слуха донёсся странный, пугающий своей неестественностью звук. Будто волейбольный мяч угодил в лужу. Теперь же, когда какофония исчезла, в чавкающих шлепках читались ритмичные, тяжёлые удары, словно сырое мясо пытались отбить киянкой. Нет, не мясо. Ваня знает природу звука — лошадь бьёт копытом по грязи.

Шлёп-шлёп. Отвратительный метроном звучит в ушах мужчины. Ваня в очередной раз пытается забраться в кресло. У него почти получилось. Он вцепился в лакированные прутья мёртвой хваткой и повис на спинке, словно утопающий на надувном круге.

Открывшееся его взгляду зрелище он уже видел и, к сожалению, наяву. Неужели опять? Насколько ещё хватит его рассудка?

Кошмары разные, а финал один. Теперь он видит, о да!

Чёрная лошадь, тряся лоснящейся гривой, бьёт передним копытом, но не по грязи. Среди смятых колосьев, в позе Витрувианского человека, лежит распростёртое тело Сони. Шлёп-шлёп. Лошадь отбивала страшный ритм там, где некогда было лицо женщины. Шлёп-шлёп. Рука с разбитыми костяшками пальцев сжимает чёрный стек, левая нога вздрагивает с каждым ударом копыта, попадая в ужасный такт. Шлёп-шлёп.

Ваня вопит от собственного бессилия. Лицо Сони напоминает кровавую тыквенную кашу. Там, где была голова, теперь даже не угадываются очертания черепа. Липкие, мокрые от крови волосы обвили куски бордовой плоти, прилипли к белеющему мясу, а может, это обломки костей?

Внезапно свет меркнет. Некогда ясное небо затягивают клубящиеся, свинцовые облака. Со страшной силой налетает ветер, прижимая теперь ставшие кроваво-красными колосья к земле. Ваня видит, как на налитых багрянцем злаках выступают бисеринки крови. Тяжёлые, липкие капли стекают по стеблям — поят Землю.

Его зовут по имени. Ваня оборачивается. В десятке метров от него, по пояс в кровавых злаках, стоит обнажённая Алёна. Молочная кожа с прожилками голубых вен контрастирует с багряной юдолью. Слипшиеся от крови светлые волосы частично скрывают небольшую грудь. Широко посаженные глаза цвета сырой нефти буравят мужчину. Алёна или то, что выглядит как Алёна, явно равнодушна к разыгравшейся драме. Ваня знает — она не живая. Живые так не выглядят! Девушка заискивающе зовёт его по имени, слегка наклоняет голову набок, манит пальцем. Вновь зовёт, на сей раз надтреснутым баритоном:

— Ваня! — голос не может принадлежать такому хрупкому созданию. Он звучит утробно, низко, заполняя собой всё пространство, обволакивая с головы до пят.

Существо, чем бы оно ни было, делает несколько уверенных шагов в сторону Вани. Кровоточащая пшеница расступается перед Алёной, оставляя красные кляксы на плоском белёсом животе. Руки существа плетями висят вдоль туловища. Алёна проводит ладонью по алым злакам, орошая кровавыми брызгами почву. Ускоряет шаг. В её движениях есть что-то неправильное. И тут Ваня видит, как налитая кровью рожь мнётся под поступью лосиных копыт, заменяющих Алёне ноги. Существо переходит на бег, и Вано видит за узкими плечами твари могучее лосиное тело. Бурый круп пестрит алыми проплешинами. Очередной выкрик его имени переходит в расщеплённый лосиный рёв. Тварь встаёт на дыбы́, копыта рассекают густой воздух…

Ваня проснулся, как ему показалось, от собственного крика. Действительно, показалось. Кричала Алёна.

* * *

— Его сожрали. Сожрали! — подвывала Юля, забившись под куцую ель. — Или он свалился в какой-нибудь овраг, сломал позвоночник и теперь медленно умирает.

Девушка, запустив пальцы в густую шевелюру, расчёсывала кожу на затылке. Догорающий костёр подмигивал скупой россыпью углей. Насмехался над Юлей.

— А может, он сдох? — в глазах появился нездоровый блеск. — Да, Толик сдох, но точно не нарочно оставил меня здесь! Нет, он не бросил!

За спиной, откуда-то из темноты, раздался хриплый, протяжный стон. Взвизгнув, будто севшая на кнопку школьница, Юля подпрыгнула от неожиданности, обернулась, ища испуганным взглядом источник звука.