— Куда уж позднее? — Свиридов управился быстро, разрезая вторую пуповину.
Брезгливо затолкал мёртвую душу под плед, потом сел, вытянув ноги, положил рядом нож.
— Значит, слушай, — сказал он. — Дальше нужно сделать так, чтобы Машу твою никто никогда не нашёл. Есть один путь — отправить её в подвал. Она бездушная, мёртвая. Её страшилище даже не заметит.
— Но она живая. Плед её оживил. — Голос Валерки пьяно дрожал. — В этом же и сила вещей. Помнишь?
— Посмотри на любовь свою ненаглядную. Похожа на живую? Вот я — живой. Ты полуживой. А она мёртвая, окончательно и бесповоротно. Поверь, я таких навидался в морге.
— Выходит, я зря старался. — пробормотал Валерка, разглядывая Машу. — Зря позволил вытряхнуть себя наизнанку в подвале… Я не для этого тебя звал, брат.
— А для чего?
Свиридов поймал Валеркин взгляд и посмотрел на распахнутый плед, под которым уже почти ничего не шевелилось. Плед был покрыт подсохшими пятнами крови.
— Что ты ещё наделал?
— Я же говорю, — пробормотал Валерка, внезапно улыбнувшись. — Жизнь хочу изменить. Жениться, работу сменить. Укатим с Машкой куда-нибудь на Дальний Восток. Там сейчас землю раздают среди полей и гор. А что? Домик отгрохаем. А ты тут сам присматривай, как и положено. Ты же сторож, а не я.
— Жениться? — голова закружилась.
— Ага. Я тебя для этого и позвал. Мне важно. Только близкие родственники. Без ЗАГСа и вот этого вот всего. Мы с Машкой теперь навеки вместе.
Свиридов тряхнул головой, не понимая.
— Ты что, тоже умереть решил? — спросил он.
— Сразу, брат. Домой вернулся и вены себе резанул, как надо, таблеток напился, лёг под плед рядом с любимой. Думал, что если умру, то поделом. А если оживём оба, то точно изменюсь. Иначе никак. — Валерка показал шрамы на руках, тянущиеся от запястий к локтям. Они почти заросли, были похожи на две тонкие извилистые линии. — У меня закуска, салаты, водочка ещё стоит, холодная, в летней кухне. Пойдём, брат. Всех пригласил, всех привёз вчера ещё. Одного тебя ждали.
— Кого — всех?
В пустоте груди нарастало волнение. Свиридов поднялся, и Валерка вскочил тоже, ухватил за плечо, крепко и цепко, посмотрел взглядом не влюбленного, а одержимого.
Дверь из сеней в комнату скрипнула, через порог неторопливо переступил отец. За ним вошла мама. Оба — мёртвые, давно истлевшие, в лохмотьях вместо одежды. Кожа, там, где она осталась, пепельного цвета. Глаз давно не было, как и носа и ушей.
— Плед, короче, годная штука, — сообщил Валерка. — Оживляет влёт. Даже тех, кто давно мёртв. А я подумал, что на свадьбу надо позвать тех, кого люблю и любил. Семью свою. Куда я без неё?..
Он бубнил что-то ещё неразборчивое, а Свиридов понял, что ситуация вышла из-под контроля.
— Послушай, — повернулся к Валерке, заставив себя отвести взгляд от мертвецов-родителей, которые застыли на пороге. — Так нельзя. Мертвые должны оставаться мёртвыми. Пуповины перерезаны, а, значит, вы все теперь не из этого мира. Нужно вернуться обратно.
— Для чего? — улыбался Валерка. — У меня есть шанс что-то изменить. Ты ведь сам постоянно говорил, что я должен выбраться из этого захолустья, карьеру построить, семью завести. Вот и выбираюсь таким способом.
Свиридов схватился за голову, подошел к родителям. Непонятно было, видят ли они его, чувствуют что-либо вообще. Родители скалились редкими зубами и не шевелились. От них пахло сырой землей, червями, гнилью. Запах с лёгкостью гулял из мира мертвых в мир живых и обратно.
— Вся семья в сборе, — сказал из-за спины Валерка. — Осталась мелочь.
Он подошёл так близко, что Свиридов почувствовал запах алкоголя вперемешку с сигаретным дымом. И тоже — гниль, землю, червей.
Обернулся. Валерка ударил его ножом чуть выше ключицы и резко выдернул лезвие. Кровь брызнула Валерке на лицо, на растянутые в улыбке губы.
Боль пришла с опозданием, прыгнула по позвоночнику и затылку, ударила по вискам. Ноги подкосились, и Свиридов начал заваливаться вперед. Хотел вытянуть руки, но не успел и ударился лицом о доски пола.
— Мне кажется, ты забыл, что являешься частью семьи и традиций, — сказал Валерка, присаживаясь рядом на корточки. — Дар не делает тебя особенным. Он лишь накладывает ответственность. Вот я всю жизнь был безответственным, а теперь…
Свиридов попытался встать, но брат ударил его ножом между позвонков. От боли Свиридов заскулил, заскрёб пальцами по доскам.
— Зачем?
— Чтобы мы все были вместе. Пока есть плед… ну, почему бы не восстановить семейные отношения? Махнём все вместе на Восток, в домик. Счастливые. А родительский дом и подвал спалим к чёртовой матери. Не нужен нам дар, верно? Я же не только Машу люблю. Я вас всех.
Он вытащил нож и снова погрузил лезвие в спину Свиридова. Тот почувствовал, что проваливается в темноту, неконтролируемую и такую страшную.
Внутри натянулась пуповина, ожидая высвобождения. Душа заскреблась о внутренние стенки диафрагмы.
Свиридов дёрнулся несколько раз в конвульсиях и затих.