– Это можно, – весело ответил Киселяй, копаясь в ворохе сена. – Сам-то я грамоте не обучен, а вот сидел тут до тебя фрязин один, так тот писал, пока не помер.
Услужливый дед, освободив от грубой дерюги, поставил перед удивленным Маврикием дорожный письменный прибор, сделанный в виде ларца из орехового дерева, богато украшенный камнями и слоновой костью. В ларце было все, что нужно. И золотое перо, и дорогая бумага с водяными знаками, и чернильница полная чернил.
– Пиши! – кивнул головой дед Киселяй, видя нерешительность Маврикия. – Пиши смело, тут тебя никто не потревожит.
Маврикий еще раз окинул взглядом чистый, будто новый прибор, кряхтя и постанывая, с трудом устроился в единственном месте, где свет из маленького оконца под потолком освещал небольшой участок камеры, и непослушной, опухшей от побоев рукой написал короткое письмо. Присыпав чернила мелким песком и свернув письмо в свиток, он отдал его деду, устало проронив:
– Пойдешь на Гостевой двор. Найдешь там ключника боярина Салтыкова. Передай ему. Скажи, для отца Феоны. Он поймет.
Дед Киселяй согласно закивал мохнатой головой, пряча записку за пазуху зипуна, и живо заспешил прочь из темницы.
– Все понял, сердечный. Сделаю, как сказал, не переживай.
Дубовая дверь лязгнула железными запорами, скрывая за собой услужливого дедушку, так похожего на сказочного лешего, и вновь наступила тишина. Маврикий прислушивался к удаляющимся шагам и, когда они окончательно стихли, тяжело откинувшись на охапку сена, лежал с широко открытыми глазами, глядя в узкое окошко под потолком камеры, откуда ему виделся кусок чистого неба. Там, за стеной тюрьмы, были свобода и его надежда на спасение.
Глава 37. Триктрак
Высокое полуденное солнце сквозь раскрытые настежь ставни заливало покои ярким светом. Было жарко и душно. Раскаленный воздух пах древесным углем, печеными яблоками и вяленой рябиной. Сэр Меррик и капитан Маржарет сидели за игральным столом, разыгрывая партию в триктрак. Положение Маржарета с каждым ходом становилось все более безнадежным. Его ожидало скорое, разгромное поражение, когда в дверях кабинета появился всегда молчаливый и чопорный секретарь посольства Ричард Свифт. Открыв дверь, он пропустил вперед передвигавшегося на цыпочках деда Киселяя. Переступив порог кабинета, старик неловко переминался с ноги на ногу, теребя в руках изъеденный молью малахай, который, видимо, носил и зимой, и летом.
– А вот и вы, любезнейший! Ну как наш подопечный? – холодно улыбаясь, спросил Меррик у вошедшего.
Услышав обращенный к нему вопрос, дед, поспешно кланяясь, изобразил на лице почтительное умиление.
– Сделал все, как вы приказывали!
– Он не догадался?
Киселяй даже руками замахал от такого нелепого предположения.
– Нет, что вы! – заискивающе, прихрюкивая от удовольствия, рассмеялся он. – Я ему крест под нос сунул, он и рассопливился. Все написал и человека назвал.
Джон Меррик небрежно бросил кости на доску и протянул руку.
– Ну, давай, что там у тебя?
Киселяй льстиво с поклоном протянул записку Маврикия послу и поспешно отошел к дверям, встав за спину бесстрастного Ричарда Свифта. Меррик развернул свиток, бегло прочитал, задумчиво посмотрел на старика и, отвечая на немой вопрос Маржарета, молча передал записку ему. Маржарет читал по-русски значительно хуже посла, поэтому он прочитал ее вслух, запинаясь в особенно трудных оборотах чужой для него речи:
– О, Великий Михаиле Архангеле, спаси грешного раба твоего Феону, избавь его от невзгод, потопа, огня, меча и врага льстивого, от бури, от нашествия и от лукавого. Избави раба твоего Феону, великий Архангеле Михаиле, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Наступила неловкая пауза, нарушаемая только назойливым жужжанием мух на потолке.
– И как сие понимать? – наконец спросил Меррик у шмыгающего носом деда Киселяя, но тот в ответ только руками развел.
– Понимайте так, что чернец раскрыл вашу подсадную утку, сэр, – не без скрытого удовольствия ответил за старика капитан, пряча усмешку за большим бокалом изысканного золотисто-зеленого монраше.
– А вам не приходит в голову, капитан, что он может действительно ничего не знать? – с легким раздражением в голосе ответил посол, жестом отпуская слуг.
Секретарь Свифт и дед Киселяй незамедлительно исполнили приказание суверена, исчезнув за дверью, при этом секретарь достаточно бесцеремонно гнал деда перед собой тычками кулака в сутулую спину, а тот в ответ только ежился и бубнил оправдания, которых у него никто и не спрашивал.
– Я гоню эту мысль прочь! – с беспечной улыбкой ответил Маржарет Меррику, наслаждаясь ароматом дорогого бургундского вина. – Но как бы там ни было, для нас это ровным счетом ничего не меняет.
– То есть? – удивился Меррик. – Что вы намерены предпринять?
– Ровным счетом ничего. Пусть ваш раб, сэр, несет письмо адресату. Насколько я знаю этого человека, он своих людей не бросает. Он обязательно придет за монашком. А мы тут его подождем.