Уже представляла насмешки наших парней, о том, что проснулось, наконец-таки мое либидо. Все время была красивой, интересной, но недоступной. За шлепок по заднице могла и коленкой по причинному месту заехать. Что они скажут сейчас? Начнут выстраиваться в очереди желающих увидеть, а возможно потрогать и даже опробовать, то чем я только что так бесстыдно светила.
Но больше всего разъедал сердце взгляд Петра Васильевича. Я впервые увидела его злое выражение лица. Под осуждающим взглядом темных глаз почувствовала себя мерзко и грязно.
одноклассники, особенно мальчики на протяжении всего урока посматривали в мою сторону. Все кроме него — учителя.
Прозвенел звонок, и я первая поспешила подняться со своего зрительского поста (хотя кто здесь был зрителем непонятно, смотрели весь урок только на меня) и потихоньку прошмыгнуть на улицу. Уже коснулась спасительной ручки двери, но оклик вдогонку меня остановил.
— Все свободны. Дымкина, зайди ко мне в кабинет.
Он не стал дожидаться меня и перепроверять выполняемость своего указания, а просто прошел первым в угловое помещение именуемое кабинетом учителя физ-ры. Он точно знал, что я не ослушаюсь. И как не была манящая спасительная свобода, все же не ослушалась, склонив голову, последовала за только что скрывшимся за дверью кабинета учителем. Меня сопровождали взглядами одноклассники, мальчики насмешливо улю-люкали, а девочки кто с осуждением, а кто с сочувствием смотрели вслед. Ненавижу жалость! Ненавижу быть жалкой! И именно поэтому постаралась засунуть как можно глубже все свои растоптанные чувства и горечь от никогда уже не сбывшейся мечты, гордо подняла голову и пошла в кабинет.
Петр Васильевич сидел за столом. Он листал школьный журнал. Найдя нужную страницу, взялся что-то записывать — скорее всего, писал тему занятия и ставил отметки. Я простояла в его кабинете несколько минут так и не удостоенная его вниманием. Заходя в кабинет, нервничала, но спустя некоторое время, стоя как провинившийся преступник в ожидании наказания, стала раздражаться. Да кто он мне, в самом деле, такой? Ни отец, ни мать, всего лишь учитель и то по возрасту на каких-то лет семь старше меня. Да и я никого не убыла, подумаешь, оделась слишком фривольно. Ну и что с этого? Как будто он ни когда не видел женских бедер.
Мое раздражение приобрело значительные объемы.
— Вызывали?
— Подожди минутку.
— Я уже жду более чем минутку.
Не хочешь меня, ну и не надо. У меня тоже гордость есть. А еще длинный и вредный язык. И вот, кажется, мой язык, а вернее слова, которые с этого языка слетели, все же заставили его оторваться от писанины и посмотреть на меня.
Петр Васильевич рассматривал какое-то время всю меня и нервно покручивал ручку в руках. Предстоящий разговор его тоже не особо радовал.
— Марина, я хотел с тобой поговорить. Это должен делать не совсем я, а скорее твои родители, но коли ты устроила представление на моем уроке, все же сказать придется мне.
Он на какое-то время замолчал. Скорее всего, собирался с духом. Сейчас пойдут нотации, нравоучения… Не этого я от него ожидала.
— Школа не место для подобных нарядов. Ты не маленькая и должна понимать, что подобный вид и поведение наталкивают на не совсем пристойные мысли всех особей мужского пола.
— И вас тоже?
Кажется, я слетела с катушек. Все смущение и стыд куда-то ушли, остался только бой пульса в ушах и нервная дрожь, от которой слегка подрагивали руки.
Заметила, как мой вопрос выбил его из колеи, можно сказать даже шокировал. Но быстро совладав со своей растерянностью, Петр Васильевич продолжил.
— Я твой учитель.
— Это делает вас не мужчиной?
Мне показалось или у него действительно увеличились в шоке глаза?
— В первую очередь я учитель.
Он помолчал некоторое время, собираясь с мыслями, и продолжил.
— Мы сейчас говорим не обо мне. Ты устроила спектакль для всего класса. Я не знаю, для кого именно было это выступление, но подобные представления стоит устраивать наедине с молодым человеком.
— А если с ним наедине я остаться не могу?
Он замолчал на какое-то время. Не пытался играть в непонимание, просто подбирал слова для последующего ответа. Я видела огонь в его глазах, грозные блики не предвещающие мне ничего хорошего. Но остановиться просто не могла. Смотрела ему в глаза и улавливала каждую черточку, каждое едва уловимое движение мимических мышц. Хотела видеть его реакцию. Может не словами, может жестами покажет, что я ему не равнодушна. Что, ни одна из сотни каждый день мелькающих перед ним девиц, что чем-то выделяюсь на их фоне.
— Марина, не играй со мной в подобные игры. Игра не стоит свеч.
Его голос изменился, стал слишком хриплым, резким и каким-то даже опасным. А взгляд прищуренных темных глаз прожигал всю меня. Но я была не намерена останавливаться. Возможно это временное помутнение рассудка, не знаю. Он завораживал меня, сводил с ума своим взглядом. Стоя на приличном расстоянии, я улавливала аромат его парфюма смешанного с ноткой пота выступившего после активного занятия на уроке. Даже его жесткий взгляд заставлял дрожать и явно не от испуга — от предвкушения.