Озомена

Стоя возле машины, Озомена с дядей Фредом видят, как мальчики и девочки, выстроившись в отдельные шеренги, выходят на поле подальше друг от друга. На прошлой неделе Озомену освободили от спортивных занятий, чтобы она могла наверстать упущенное, и теперь ей хочется поскорее присоединиться к остальным. Но будет невежливо вот так бросить дядю Фреда, проделавшего ради нее долгий путь, к тому же обратно ему придется ехать по темноте. Нкили с Чинонсо идут вдвоем, уже успев подружиться, а Обиагели плетется следом, разглядывая царапину на руке. Озомена чувствует легкий укол ревности.

Дядя Фред стоит, прислонившись к машине, смотрит на детей, а потом спрашивает:

– О нвере что-нибудь и чоро кам ква твоей маме? И дере йа письмо? Могу передать лучше всякой почты.

Озомена неопределенно пожимает плечами. Сейчас, при свете яркого дня, страх и тоска по дому не столь сильны. Да и что она напишет маме? Как нечто бродило ночью под их окнами? Мама такого не потерпит и наверняка захочет забрать ее домой, решив, что у Озомены начались слуховые галлюцинации или что-то вроде этого.

Дядя Фред рассказывает, как дела дома, стараясь обходить самую болезненную тему. Он и не живет с ними в одном доме, но наверняка знает…

– Мой папа не вернулся? – спрашивает Озомена.

Дядя Фред отрицательно качает головой, стараясь не встречаться с вопрошающими глазами Озомены.

– Да, чуть не забыл, я же тебе еще кое-что привез.

И он вытаскивает из машины полный пакет пирожков с мясом. Они распарились на солнце и пахнут приправленной специями вкуснейшей говядиной. В любой другой ситуации Озомена плясала бы от радости, но сейчас она лишь грустно улыбается.

– Там же, в пакете, навесной замок, а вот твои ключи. – Он протягивает Озомене держатель для ключей на витом шнурке. – Тут плюс два запасных.

Добравшись до комнаты, Озомена берет три пирожка в обертках, затем, немного подумав, добавляет четвертый и рассовывает их по карманам спортивной одежды.

Отсюда поле не увидеть, его заслоняют корпуса общежитий, и Озомена ориентируется по голосам. Но сойдя с асфальтовой дорожки, она сбивается с пути.

В ее парусиновые туфли набились мелкие камушки, и Озомена вынуждена остановиться. Рядом – покрытое копотью строение, и земля тут черная, маслянистая. Озомена понимает, что это котельная с генератором. В воздухе пахнет соляркой, а из металлической трубы сбоку пыхает дым. Озомена вдыхает все эти пары, и ее снова охватывает тоска по дому. У ее папы тоже был дизельный генератор, такой большой, зеленый, фирмы Lister. Он гремел незнамо как, и при каждом его включении дом слегка потряхивало.

Ветер доносит приглушенные детские крики. Интересно, во что они там играют? Озомене хочется туда, на поле. Она поочередно снимает туфли и вытряхивает из них камушки, чувствуя, как оттягивают карманы пирожки. Озомена выпрямляется, и тут у нее начинает кружиться голова, а потом появляется отрыжка. Озомена чувствует во рту вкус обеда – сегодня у них был жидкий суп из слоновой травы[110], ставший ее любимым блюдом.

Раздается свист, кто-то выкрикивает ее имя, Озомена поворачивается, и тут земля уходит у нее из-под ног. Какая-то неведомая сила ударяет ее в грудь, подбрасывая Озомену вверх и заваливая на землю. Девочка откашливается, ей больно и страшно, она пытается подняться, но все повторяется снова. Зубы ее дробно стучат, все косточки ломит, а во рту появляется солоноватый привкус крови.

Чья-то невидимая рука пригвоздила ее лицом к земле.

Озомена уже знает, как приходит леопард, как он пытается одолеть ее. Он дремлет, поджидая момент, когда она потеряет бдительность. Он приходит, искушая ее демонстрацией неимоверной силы, только бы Озомена впустила его. Сегодня леопард особенно настойчив.

Озомена извивается на земле, пытаясь сопротивляться, в уши ей набился черный маслянистый песок. Озомена царапает руками землю, пытаясь ухватиться за пучки пожухлой травы. Что бы это ни было, оно захватывает ее все сильнее. Если секунду назад она еще могла двигать плечами, то теперь и они прижаты к земле, и Озомена чувствует, как сплющивается ее трахея, подобно хрупкой соломинке. Она уже начинает захлебываться собственной слюной, хватаясь рукой за горло, но вот уже и руки ее не слушаются.

Озомена крепко стиснула зубы, не позволяя крику вырваться наружу, она борется каждым своим мускулом, который еще может двигаться, брыкается, мечется, словно умирающий в агонии зверь. Она даже описалась от напряжения, но при этом не испытывает никакого стыда, потому что сейчас сильнее всего страх – он пульсирует в ее крови, забивает ноздри смрадом, словно кто-то раздавил рядом стайку тараканов. Правый глаз ее дергается. Ее голова все сильнее утопает в земле, поднимая над собой облако пыли.

– Эй, ты чего это?