Озомена

Я люблю праздник урожая, кто ж его не любит. В этот день мужчины набивают свои кошельки деньгами и выводят в свет своих жен в кружевных нарядах или палантинах – в зависимости от того, что в моде в этом сезоне Августовской встречи. В церковном дворе уже установлены навесы, отовсюду пахнет вкусной едой. Во время мессы у меня так урчит в животе, что приходится заглушать его кашлем. Мама моя сияет как Вифлеемская звезда. А я думаю о том, как нелепа жизнь. Еще недавно голод заставлял меня носиться по городу в поисках еды, и желудок гремел так, будто у меня появилось второе сердце. Но сейчас-то я зачем кашляю? Это же нормально – приходить на мессу голодным, жаждущим, так сказать. Кто-то заявляется сюда ради денег, кто-то – чтобы найти себе жену или мужа. Иным важно поймать на себе одобрительный взгляд преподобного. А я тоскую об отце, хочу, чтобы он поскорее вернулся. Каждый изголодался по чему-то своему. И тем не менее мы повязываем шарфики на голову, смиренно сидим, будто никогда не ходим в туалет после еды и никого не ненавидим.

Эх, в последнее время мне и самой не нравится, как я рассуждаю. Это, наверное, от усталости. Преподобный, прекрасно зная, что все мы хотим поскорее оказаться на улице, намеренно устраивает длинную проповедь и произносит много назиданий. А мы поводим носами, втягивая запах жареного мяса.

На базаре торгуют подношениями, что принесли прихожане: это и молодой ямс, и фрукты, и домашнее вино. Тут много упитанных курочек и петухов, и даже есть несколько козликов. Люди приносят все это и устраивают аукцион, кто дороже возьмет, а ведущий аукциона говорит: «Последняя цена такая-то. Кто еще? Продано!» – и все хлопают в ладоши. Многие, купив какой-нибудь товар, преподносят его преподобному. Мама радуется вместе со всеми – она привезла на базар по мешку риса, бобов и ямса – это остатки того, что подарил нам дух.

Я спросила ее:

– Как же мы дальше будем жить? – Ведь дух больше ничего не приносит.

А мама говорит:

– Ничего, Бог об этом позаботится.

А мне так и хочется спросить: это который из богов? Уж не тот ли самый, что и пальцем не пошевелил, когда мы чуть не умерли с голоду? Или тот Бог, который позволил, чтобы до меня добрался дух?

Лично я припрятала в своем шкафу много чего: гарри, соль, пальмовое масло, мыло, яйца, фасоль, томатные консервы De Rica, растворимый кофе St. Louis. Потому что, обжегшись на молоке, дуешь на воду.

Сама не знаю почему, но на сердце неспокойно, и я выхожу за церковные ворота. Тут продают мороженое, рядом нищие просят милостыню. Я вытаскиваю деньги из кошелька и делюсь с каждым. Некоторые хватают деньги и распихивают по карманам и котомкам, оставляя чашу для милостыни пустой, и я знаю почему: чтобы люди не подумали, что там достаточно и больше не надо подавать. Как же я их понимаю.

В сторонке я вижу женщину: она сидит не на земле, как другие, а на маленьком складном стульчике нваныйнодулуокву[139], каким пользуются домохозяйки, когда чистят овощи и все такое. Женщина сидит и обмахивается веером из рафии. Я подхожу к ней, не зная, то ли сначала спросить, то ли сразу дать ей немного денег – но вдруг она обидится? Женщина поднимает на меня глаза, и наши взгляды встречаются. И тут я понимаю, какую ошибку совершила. Ни одна нищенка не станет так смотреть на тебя. Я разворачиваюсь, чтобы вернуться на церковный двор, но женщина окликает меня:

– Трежа.

Меня как громом ударило. Голосок у нее сладкий, но пробивает насквозь – это примерно как лизнул апельсин, и сразу же сводит зубы.

– Откуда вы знаете мое имя? – Я даже не здороваюсь с ней. Когда с тобой говорят таким тоном, словно ты должен им денег, хорошего не жди. Женщина поднимается со стульчика. Она вся обвешана ожерельями, браслетами, и сережки такие же – массивные, с красивой резьбой. Словно она держит траур по богатому человеку, так как все украшения – белые.

– Вы – Повелительница костей, – догадываюсь я.

– Это такая наглость – позвать меня, что мне стало любопытно. Обычно я игнорирую подобные призывы. Так чего ты хочешь?

Выглядит она очень богато, но все ее богатство старое и дурно пахнет. Одета она традиционно – обернута в два плотных полотна аквете: одно выполняет роль блузки, другое – юбки. И вот я гляжу на нее и вижу, что под юбкой у нее что-то шевелится. Сейчас, когда она молчит, лицо ее остается неподвижным, зато все написано в глазах корокоро[140] – очень хитрого зверя, что проглотит жертву в два раза больше себя и не подавится. И я уже понимаю, что попала в большую беду, позвав ее, потому что она даже опаснее духа. Сразу же вспоминаю, что он мне рассказывал про эту женщину. Я слишком задумалась и не заметила даже, как она приблизила ко мне свое лицо.

– А ты очень миленькая. Из таких, что нравятся духам.

Зачем она говорит мне это? Неужто знает про планы духа уйти из-под ее власти? Повелительница костей окидывает меня взглядом с головы до ног, движения ее быстрые, как у змеи, и вот она уже схватила меня за подбородок.