— Простите, сэр, но я не смогу подняться с вами наверх, — испуганно пролепетала девушка. — Кажется, я совершила ужасную ошибку.
— Со мной случилось нечто подобное, но я намерен исправить свою ошибку в самом ближайшем будущем, — парировал незнакомец, обжигая Эмили взглядом, пылавшим адским пламенем.
Девушка вывернулась и нырнула в какой-то темный коридор, но не успела сделать и пары шагов, как из тени у боковой двери выступил Барни Доббинс и преградил ей путь. Бежать было некуда.
— Тебе, Эм, лучше бы вернуться к своему кавалеру, — прошипел Барни, обнажив в злой усмешке желтые зубы. — Я слышал, что этот тип во гневе страшен. — Он понизил голос почти до шепота: — Понимаю, тебе не терпится, но я могу и подождать, не к спеху. Я человек не гордый и не брезгую подбирать объедки после богатых джентльменов, моя очередь скоро придет, не волнуйся.
Угодив в западню, Эмили попятилась. Слегка кружилась голова, к горлу подступила тошнота, и было такое ощущение, что она в любой момент может упасть в обморок. Нет, этого нельзя допустить ни в коем случае. Кто знает, что они могут позволить себе, если она потеряет сознание!
Попятившись, Эмили уперлась спиной в грудь незнакомца, сильные пальцы тотчас сплелись на ее горле, и в затылок прошелестело:
— Пошли со мной, моя дорогая. Не пожалеешь.
Теперь Эмили уже горько раскаивалась в своем поступке. Ей было мучительно стыдно за себя, стыдно перед отцом, которого она опозорила своим поведением, стыдно перед Джастином, который, вероятно, не любил ее достаточно крепко, чтобы пожелать взять в жены. Но больше всего терзала мысль о том, что она оказалась полной дурой. Как могла она даже подумать, будто можно торговать своим телом и при этом сохранить непорочную душу!
Цепко держа девушку за горло, незнакомец медленно, но верно подталкивал ее к лестнице, ведущей к спальням Эмили почти не сопротивлялась, будто завороженная волнами музыки и смеха. Внезапно бурное веселье нарушили возмущенные крики и шум борьбы. Эмили вскинула голову как раз в тот момент, когда один из охранников отлетел в сторону, ударился о небольшой столик орехового дерева и разнес его в щепки, затем приподнялся, дико скосив глаза под белым париком, съехавшим на ухо, окинул окружающих мутным взглядом и грузно осел на пол, потеряв сознание.
В испуге завизжали девицы, кавалеры, налезая друг на друга, бросились к задней двери, опасаясь полиции, временами совершавшей обходы подобных заведений. Утративший прежний свой лоск и апломб дядюшка Джордж ползал на четвереньках под ногами толпы в поисках драгоценного монокля. Утерянный в суматохе, он подкатился под ноги Эмили, и она с наслаждением раздавила монокль ногой.
— Хватайте его! — орали возле парадной двери.
— Осторожней! Может, это наркоман! Накурился опия и буянит.
— Да он же сумасшедший! Просто дикарь какой-то!
Холодные пальцы, лежавшие на горле Эмили, разжались, за спиной почувствовалось движение, и девушка поняла, что умудренный жизнью незнакомец предпочел скрыться не прощаясь. Девушка приподняла юбки, чтобы легче было бежать, и решила воспользоваться суматохой, чтобы найти надежное убежище.
В этот момент в стене мужских спин, закрывавших парадную дверь, образовалась прореха, и Эмили увидела, что сквозь толпу пробивает дорогу кулаками желтоглазый тигр. Задохнувшись от счастья, девушка бросилась через всю комнату и утонула в могучих объятиях окончательно спятившего дикаря.
28
— Ой, Джастин, ты не можешь себе представить, как все было ужасно и противно, — всхлипывала Эмили, уткнувшись мокрым лицом в помятый жилет герцога. — Тэнси заставила меня надеть это жуткое, смешное платье, а тут еще привязался страшный мужчина с такими белыми и острыми зубами, каких я в жизни не видывала. Как есть Серый Волк! Только Красной Шапочки не хватало. Зато галстук у него так хитро повязан, что такое даже Пенфелду не по плечу. А в темном коридоре затаился Барни, будто поджидал меня и готов был в любую секунду наброситься. Ну, совсем как бывало в пансионе Фоксуорт. А еще он говорил мне ужасные, просто ужасные вещи.
Эмили хотелось поскорее излить душу, пожаловаться; она жадно вдыхала горький пряный аромат, исходивший от кожи любимого, и не замечала, что ищет тепла и сочувствия, прижимаясь к холодной, бесчувственной статуе. Джастин стоял неестественно выпрямившись, с каменным лицом, будто высеченным из гранита. Только подняв наконец глаза, она осознала, что ее спаситель никак не реагирует на ее словоизлияния. Его выдавали только глаза, метавшие громы и молнии. Эмили опустила руки и попятилась. Впервые за весь вечер ей стало по-настоящему страшно.
Ни слова не говоря, Джастин отлепил леденец на палочке, приставший к рукаву ее платья, и сунул его в руку девушки, крепко сжав ей кулак. Он не удостоил Эмили взглядом, а смотрел поверх ее головы на пышногрудую даму, неспешно выступившую из толпы.