И он расстался с нею и поспешил к своей красавице Лимёй. Однако же, как вы понимаете, он не имел возможности уклониться от пламенных взоров дамы в часы трапез и вечерних посиделок, и пыл его непрестанно подпитывался и согревал их обоих, а ей приходилось жить и терпеть, не касаясь рыцаря иначе чем взглядом. И таким образом, ни один из придворных кавалеров не мог пробиться к сердцу поглощенной своими чувствами Мари д’Анбо, ибо лучшей защитой от всяческих чар и соблазнов является любовь, она, подобно дьяволу, все, что любит, окружает стеной огня. Однажды вечером Лавальер сопроводил свою даму на бал к королеве Екатерине, где танцевал с красавицей Лимёй, в которую был безумно влюблен. В те времена рыцари не боялись делить свое сердце между двумя-тремя женщинами. И теперь многие дамы ревновали Лимёй, которая в ту пору еще размышляла, отдаться ей прекрасному Лавальеру или подождать. И перед кадрилью она назначила ему свидание назавтра, во время охоты. Наша великая королева Екатерина, которая из высших политических соображений взращивала любовные отношения и перемешивала их, как пекарь угли в печи, охватывала взглядом милые парочки, менявшиеся местами в кадрили, и говорила своему мужу:
— Пока они сражаются здесь, и речи не может быть ни о каких заговорах, не так ли?
— Да, но гугеноты?
— Ба, приглашайте их, не бойтесь! — засмеялась королева. — Взгляните на Лавальера, подозревают, что он гугенот, но моя дорогая Лимёй[67] скоро обратит его, она прекрасно справляется для своих шестнадцати лет… Он не замедлит вписать ее в свой список…
— Ха, мадам, не верьте слухам, — воскликнула Мари д’Анбо, — у него неаполитанская болезнь, та самая, что сделала вас королевой!
От подобного простодушия Екатерина, прекрасная Диана и король расхохотались, и скоро весь двор узнал почему. Позор и бесконечные насмешки обрушились на голову Лавальера. Каждый показывал на него пальцем, и бедный рыцарь не знал, куда деваться; Лимёй, которую его соперники поспешили предупредить о грозящей ей опасности, тут же к нему остыла, поскольку слухи тогда распространялись мгновенно и каждый страшно боялся сей омерзительной болезни. И вскоре Лавальер обнаружил, что все шарахаются от него, как от прокаженного. Король сказал ему что-то оскорбительное, и славный рыцарь покинул бал вместе с Мари д’Анбо, которую слова короля повергли в отчаяние. Она погубила того, кого любила, обесчестила его и испортила ему жизнь, понеже тогда все медики в один голос уверяли, что те, кто переболел итальянской болезнью, теряют способность испытывать влечение, лишаются возможности иметь детей, а их кости чернеют.
Мало того, ни одна женщина не захочет вступить в законный брак с самым красивым молодым дворянином королевства, если только на него падет подозрение в том, что он один из тех, кого мэтр Франсуа Рабле называл своими «дражайшими паршивцами».
Прекрасный и печальный кавалер хранил молчание, и его спутница сказала ему по дороге из дворца, в котором давали бал:
— Мой дорогой сударь, я стала причиной ваших несчастий…
— Ах, сударыня! — возразил Лавальер. — Мое несчастье поправимо, да и вы избежали огромной беды, понимая, как опасно меня любить!
— Ах! — вздохнула она. — Зато теперь я знаю, что вы будете моим и только моим, потому что за это поношение и бесчестье я обязана вам вечной дружбой, и я всегда буду вашей госпожой и дамой, лучше того — вашей рабой. Я желаю принадлежать вам, дабы смыть следы этого позора, окружить вас всяческими заботами и опекой, и пусть даже завтра объявят, что болезнь неизлечима и убьет вас так же, как нашего покойного короля, я последую за вами и умру вместе с вами от вашей болезни. О да! — Она залилась слезами. — Нет таких страданий, которые возместят вам нанесенный мною ущерб.
Она присоединила к словам безудержные рыдания, ее добродетельное сердце не выдержало, и она упала в непритворный обморок. Испуганный Лавальер подхватил ее и прижал руку к ее сердцу, то бишь к прекрасной и несравненной груди, которая это самое сердце прикрывает. От жара любимой руки дама пришла в себя и почувствовала такое наслаждение, что чуть снова не лишилась чувств.
— Увы! — промолвила она. — Сия поверхностная и лукавая ласка отныне будет единственной нашей радостью. Однако она в тысячу раз лучше тех, что дарил мне бедный Малье… Оставьте вашу руку… Она трогает мне душу, сердце мое так и тает!
На такие слова рыцарь с жалостливой миной простодушно признался, что это прикосновение доставило ему великое наслаждение, в результате которого страдания его от болезни так усилились, что лучше смерть, чем эти муки.
— Тогда мы умрем вместе, — сказала она.
Однако они уже добрались до дома, и, поскольку умереть не было никакой возможности, каждый из них лег в своей опочивальне, думая только о любви, ибо Лавальер потерял свою Лимёй, а Мари д’Анбо познала ни с чем не сравнимое удовольствие.