— Хорошо сказано, — улыбнулась регентша и обратилась к пажу: — Д’Эстутвиль, назначаю тебя капитаном лучников. Но впредь за окно ничего не швыряй.
Засим регентша, очарованная этим самым Боном, подала ему руку и весьма любезно провела в свою комнату, где они мило побеседовали в ожидании ужина. Господин Жак показал себя во всей красе, оправдал отца своего и весьма вырос в глазах дамы, которая, как известно, нравом была в Людовика и действовала всегда с размахом. Жаку де Бону не верилось, что ему удастся остаться у регентши на ночь, ибо устроить подобное было не так просто, как мартовским кошкам, которые всегда находят себе на крыше укромный уголок. И он ласкался мыслию, что понравился регентше и не придется ему исполнять свое опрометчивое обещание, ибо чести и покоя ради следовало как-то удалить всех слуг и служанок. Однако же, подозревая, что для этой женщины нет ничего невозможного, он изредка умолкал, снедаемый страшными сомнениями в собственных силах. Надо заметить, что за разговором регентша думала о том же, но ей не раз уже приходилось выпутываться из самых затруднительных положений. И вот она со всем благоразумием взяла дело в свои руки. Она послала за одним из своих секретарей, который владел всеми навыками, необходимыми для совершенного управления государством, и приказала ему подать ей во время ужина мнимое послание. Затем началась трапеза, во время коей регентша не прикоснулась к еде, понеже ее разбухшее, словно губка, сердце давило ей на желудок, и она не желала ничего, кроме этого прекрасного и многообещающего мужчины. Жак по разным другим соображениям есть тоже не стал. Но вот явился договоренный вестник, госпожа регентша пришла в негодование, нахмурила брови, точь-в-точь как покойный король, и воскликнула:
— Неужто не будет мне покоя на этой земле? Клянусь Пасхой! Нам не дают даже поужинать!
Она вскочила с места и закружила по комнате.
— Эй! Приготовьте мою лошадь! Где господин де Вьейвиль, мой оруженосец? А, его нет. Он в Пикардии. Д’Эстутвиль, поезжайте со всеми слугами в мой замок Амбуаз[85]
и ждите меня там… — Она взглянула на Жака и продолжила: — Будете сопровождать меня, господин де Бон. Вы хотели послужить короне, вот вам удобный случай. Клянусь Пасхой! Прошу вас. Поднялся мятеж, я нуждаюсь в преданных рыцарях.И не успел бы нищий попрошайка пробормотать «Благослови вас Бог!», как лошадей запрягли, оседлали и подали. Госпожа на своей кобыле, туренец сбоку, и они — цок-цок — поцокали-поскакали в замок Амбуаз в сопровождении оруженосцев. Дабы без лишних слов перейти к делу, скажу, что господина де Бона уложили спать в двенадцати туазах от госпожи де Божё, но подальше от чужих глаз. Придворные и челядь, весьма встревоженные, только и обсуждали вопрос о том, откуда надо ждать нападения, и лишь обещавший дюжину схваток рыцарь знал, где скрывается враг. Целомудрие регентши, известное всему королевству, избавляло ее от подозрений, она считалась столь же неприступной, как крепость Перонн. И вот когда погасили все огни, закрыли все засовы, глаза и уши и замок погрузился в тишину, госпожа де Божё отослала горничную и вызвала своего нового оруженосца. Он не замедлил явиться. Они сели на бархатную скамью у камина, и регентша любезно полюбопытствовала:
— Как вы себя чувствуете? С моей стороны было большой ошибкой заставлять скакать двенадцать миль рыцаря, пострадавшего из-за моего прислужника. Меня это так тревожило, что я не могла уснуть, с вами не повидавшись. Вас ничто не мучает?
— Меня мучает нетерпение, — отвечал рыцарь дюжины, полагая, что отступать поздно. — Но я вижу, что добился расположения моей благородной и прекраснейшей возлюбленной…
— О! Так вы не обманывали, когда сказали…
— Что?
— Ну, что вы двенадцать раз ходили за мной в церковь и другие места, в которых я появлялась…
— Да, так и есть.
— Однако, — продолжала регентша, — меня удивляет, что я только сегодня заметила столь доблестного молодого человека, чье мужество написано у него на лице. И я не отказываюсь от слов, кои произнесла, когда думала, что вы мертвы и ничего не слышите. Вы мне нравитесь, я хочу вам добра.