Озорные рассказы

Дама, смело выступавшая в прелестных высоких башмачках на толстой подошве, была одета в платье из итальянского бархата с широкими рукавами и атласной подкладкой. Мало того, как бы являя образчик ее богатства, сквозь вуаль сверкал в лучах заходящего солнца чистый адамант необыкновенных размеров, а лоб обрамляли волосы, столь изысканно завитые, взбитые и заплетенные, что наверняка стоили ее горничным не меньше трех часов работы. Она шла как дама, не привыкшая передвигаться иначе чем в портшезе. За ней следовал вооруженный с ног до головы паж. Без сомнения, то была или любовница какого-нибудь высокопоставленного господина, или придворная дама, ибо она высоко поднимала подол и, точно королева, плавно и неторопливо покачивала бедрами. Дама или нет, но она понравилась Жаку де Бону, далеко не избалованному женским вниманием, и в отчаянии своем он решил, что не отстанет от нее даже под страхом смерти. И он принялся следить за незнакомкой, желая узнать, куда она его приведет, в рай или в ад, на виселицу или в приют любви, и из последних сил питая призрачные надежды. Дама гуляла вверх по берегу Луары, в направлении Плесси, полной грудью вдыхала, будто выловленный из воды карп, свежий речной воздух и осматривалась по сторонам, словно мышка, которой все интересно и все надо обнюхать и попробовать. Заметив, что Жак де Бон упорствует и неотступно следует за дамой, замирает, когда она останавливается, и бесстыдно сверлит ее взглядом так, словно ему это дозволено, вышеуказанный паж резко обернулся с перекошенным от злости лицом, похожим на собачью морду, и сказал:

— Сударь, назад!

Но у доброго туренца были свои резоны. Он полагал, что коли даже собаке можно глядеть на папу римского, то ему, верному католику, и подавно позволительно безбоязненно смотреть на хорошенькую женщину. И он пошел дальше, посылая пажу улыбки и то обгоняя женщину, то отставая от нее на несколько шагов. Она при этом не произносила ни слова, а лишь любовалась ночным небом и звездами, не выказывая никакого неудовольствия. Ну и на том спасибо! Короче, остановившись напротив Портильона, дама, словно желая получше его рассмотреть, сдвинула вуаль и при этом внимательно взглянула на непрошеного спутника, как бы желая удостовериться, что ей ничто не угрожает и никто не собирается ее обокрасть. К слову сказать, Жак де Бон с виду был законченным дамским угодником, даже принцесса гордилась бы столь славным кавалером, и внешность у него была как раз такой, какая нравится женщинам, — мужественная и решительная, а если он и загорел слегка оттого, что слишком много бывал на свежем воздухе, то не замедлил бы побелеть под пологом опочивальни. И юноше показалось, что в скользком, как угорь, взгляде, который послала ему дама, живости было поболее, чем когда она вперяла его в свой молитвенник. Один этот мимолетный взгляд заронил в душу Жака надежду на удачу, и он решил непременно познакомиться с дамой и добиться желаемого, хоть и рисковал, пусть не жизнью, коей он не дорожил, но ушами и кой-чем еще. В общем, туренец последовал за неизвестной дамой, а она, миновав улицу Трех девственниц и лабиринт узких улочек, добралась до той площади, где нынче находится особняк Ла-Крузиль. Там она остановилась у двери в величественное здание, и паж постучал. Слуга отворил, дама вошла внутрь, дверь за нею закрылась, а Жак де Бон застыл, разинув рот, растерянный и ошалевший, точно святой Дионисий, еще не догадавшийся подобрать свою голову[83]. Потом юноша посмотрел наверх, словно ожидая милости, но не увидел ничего, кроме света, что как бы поднялся по лестнице, пробежал по комнатам и замер у красивого окна, за которым, вероятно, остановилась дама. Уж поверьте мне, бедный воздыхатель не знал, как теперь быть, и печалился от безысходности. Вдруг окно с шумом распахнулось и вырвало беднягу из его раздумий. Надеясь, что дама выглянет, юноша высоко задрал голову, и кабы не подоконник, который защитил его на манер шляпы, то быть бы Жаку мокрому от макушки до пят: кто-то выплеснул воду из кувшина и уронил сам сосуд. Жак де Бон понял, что его час настал, и не раздумывая бросился на землю, слабеющим голосом промолвив:

— Умираю!

Потом он вытянулся между осколками и застыл, словно мертвый. Прибежали встревоженные и перепуганные слуги. Они признались хозяйке в том, что наделали, и она велела им внести раненого в дом, а он едва сдерживал смех, пока они тащили его вверх по лестнице.

— Он совсем холодный, — прошептал паж.

— И весь в крови, — ужаснулся дворецкий, который ощупал Жака и принял воду за кровь.

— Пусть он выживет, и я закажу мессу святому Гатьену! — со слезами в голосе воскликнул виновник происшествия.

— Госпожа вся в своего покойного отца, радуйся, если она не велит вздернуть тебя на виселице, а только прогонит прочь, — вмешался третий слуга. — Он точно умер, уж больно тяжелый.

«О, выходит, я попал к очень знатной даме», — подумал Жак.

— О, только бы он не умер! — снова воскликнул вероятный убийца.