П. А. Столыпин

Императрица приняла меня в три часа дня и сказала, что желала бы узнать от меня, что произошло с П. А. Столыпиным, так как она слышит со всех сторон, что он уже несколько дней тому назад был у государя и просил уволить его вовсе от службы, но из-за чего все это произошло, она никак не может понять, потому что с разных сторон слышит такие неясные рассказы, что ей просто хочется знать правду, так как она завтра будет обедать у государя в Царском Селе и хотела бы быть в курсе того, что произошло, так как иногда государь говорит с ней о том, что его тревожит.

Мне пришлось рассказать императрице в самой сжатой форме все, что произошло в Государственном совете, пояснить ей сущность провалившегося теперь из-за решения Совета законопроекта, рассказать все, что передал нам Столыпин о свидании с государем и о поданном им заявлении об увольнении его вовсе от службы, как и о том, в каких условиях мог бы он сохранить свое положение. О моем личном мнении по всему этому инциденту я не сказал императрице ни слова и не упомянул вовсе о моем разговоре с председателем Совета министров.

Ее рассуждение поразило меня своей ясностью, и даже я не ожидал, что она так быстро схватит всю сущность создавшегося положения. Она начала с того, что в самых резких выражениях отозвалась о шагах, предпринятых Дурново и Треповым. Эпитеты «недостойный», «отвратительный», «недопустимый» чередовались в ее словах, и она даже сказала: «Могу я себе представить, что произошло бы, если бы они посмели обратиться с такими их взглядами к императору Александру III. Что произошло бы с ними, я хорошо знаю, как и то, что Столыпину не пришлось бы просить о наложении на них взысканий: император сам показал бы им дверь, в которую они не вошли бы во второй раз. К сожалению, – продолжала она, – мой сын слишком добр, мягок и не умеет поставить людей на место, а это было так просто в настоящем случае. Зачем же оба, Дурново и Трепов, не возражали открыто Столыпину, а спрятались за спину государя, тем более что никто не может сказать, что сказал им государь и что передали они от его имени, для того чтобы повлиять на голосование в Совете. Это на самом деле ужасно, и я понимаю, что у Столыпина просто опускаются руки и он не имеет никакой уверенности в том, как ему вести дела».

Затем она перешла к тому, в каком положении оказывается теперь государь, и тут ее понимание оказалось не менее ясным.

«Я совершенно уверена, – сказала она, – что государь не может расстаться со Столыпиным, потому что он и сам не может не понять, что часть вины в том, что произошло, принадлежит ему, а в этих делах он очень чуток и добросовестен. Если Столыпин будет настаивать на своем, то я ни минуты не сомневаюсь, что государь после долгих колебаний кончит тем, что уступит, и я понимаю, почему он все еще не дал никакого ответа. Он просто думает и не знает, как выйти из создавшегося положения. Не думайте, что он с кем-либо советуется. Он слишком самолюбив и переживает создавшийся кризис вдвоем с императрицей, не показывая и вида окружающим, что он волнуется и ищет исхода. И все-таки, принявши решение, которого требует Столыпин, государь будет глубоко и долго чувствовать всю тяжесть того решения, которое он примет под давлением обстоятельств. Я не вижу ничего хорошего впереди. Найдутся люди, которые будут напоминать сыну о том, что его заставили принять такое решение. Один Мещерский чего стоит, и вы увидите скоро, какие статьи станет он писать в „Гражданине“, и чем дальше, тем больше у государя и все глубже будет расти недовольство Столыпиным, и я почти уверена, что теперь бедный Столыпин выиграет дело, но очень ненадолго, и мы скоро увидим его не у дел, a это очень жаль и для государя, и для всей России. Я лично мало знаю Столыпина, но мне кажется, что он необходим нам, и его уход будет большим горем для нас всех». Ее последние слова были: «Бедный мой сын, как мало у него удачи в людях. Нашелся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным, и энергичным и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего шесть лет тому назад, и вот – этого человека толкают в пропасть, и кто же? Те, которые говорят, что они любят государя и Россию, a на самом дели губят и его, и родину. Это просто ужасно…»

Чрез два дня после этой аудиенции кризис разрешился. Столыпин позвонил мне по телефону и сказал только, что государь не отпустил его и принял предложенные им меры. Указы о роспуске Думы и Совета были опубликованы 12 или 13 марта²³, а 14-го закон о западном земстве был введен по 87-й статье Основных законов, и через три дня палаты снова раскрыли свои двери. Председатель Государственного совета был вызван в Царское Село и ему повелено предложить, именем государя, Дурново и Трепову взять отпуск до возобновления осенней сессии Совета.

В Совете министров никаких более разговоров о случившемся не возобновлялось, и наружно все вошло как будто в обычную колею.