П. А. Столыпин

Тогда, по словам Столыпина, он, поблагодарив прежде всего государя за оказываемое ему доверие, сказал ему, что для него самое существенное в настоящем случае вовсе не его самолюбие, которым он никогда не руководствуется, а польза государства и необходимость оживить целый край, который прозябает в невероятных условиях, о которых может судить лишь тот, кто прожил там многие годы. Отвечая же на вопрос государя, что́ можно сделать, чтобы обеспечить проведение земской реформы в жизнь, он сказал, что есть только одно средство – провести закон по 87-й статье Основных законов, а для этого необходимо принять хотя бы и искусственную меру – распустить на короткий срок обе палаты, обнародовать закон в качестве временной меры в порядке верховного управления и затем внести его в Думу в том самом виде, в каком он был принят ею. Дума не имеет повода не утвердить его вновь, и когда он дойдет снова до Государственного совета, то ему не останется ничего иного, как подчиниться совершившемуся факту, тем более что до этого срока пройдет немало времени, закон войдет уже в жизнь, а она докажет лучше всяких слов, что все осуждения Государственного совета ни на чем не основаны, и никогда польские помещики не откажутся от земской работы, как распространяют это его противники, и сами не веря тому, что они говорят.

Государь внимательно выслушал это предложение и спросил Столыпина: «А вы не боитесь, что та же Дума осудит вас за то, что вы склонили меня на такой искусственный прием, не говоря уже о том, что перед Государственным советом ваше положение сделается чрезвычайно трудным». Столыпин передал нам, что он ответил государю: «Я полагаю, что Дума будет недовольна только наружно, а в душе будет довольна тем, что закон, разработанный ею с такой тщательностью, спасен вашим величеством, а что касается до неудовольствия Государственного совета, то этот вопрос бледнеет перед тем, что край оживет, и пока пройдет время до нового рассмотрения дела Государственным советом, страсти улягутся и действительная жизнь залечит дурное настроение».

Государь ответил ему на это: «Хорошо, чтобы не потерять вас, я готов согласиться на такую небывалую меру, дайте мне только передумать ее. Я скажу вам мое решение, но считайте, что вашей отставки я не допущу».

На этих словах государь встал и протянул Столыпину руку, чтобы проститься с ним, когда П<етр> А<ркадьевич> попросил извинения и высказал ему еще одну мысль, изложив ее так:

«Ваше величество, мне в точности известно, что некоторое время перед слушанием дела о западном земстве в Государственном совете Петр Николаевич Дурново представил вам записку с изложением самых неверных сведений и суждений о самом деле, скрытно обвиняя меня чуть что не в противогосударственном замысле. Мне известно также, что перед самым слушанием дела член Гос<ударственного> совета В. Ф. Трепов испросил у вашего величества аудиенцию с той же целью, с какой писал вам особую записку Дурново. Такие действия членов Государственного совета недопустимы, ибо они вмешивают их личные взгляды в дела управления и приобщают особу вашего величества к их действиям, которых я не позволю себе характеризовать, потому что вы сами изволите дать им вашу оценку. Я усердно прошу ваше величество во избежание повторения подобных неблаговидных поступков, расшатывающих власть правительства, не только осудить их, но и подвергнуть лиц, допустивших эти действия, взысканию, которое устранило бы возможность и для других становиться на ту же дорогу».

Государь, выслушав такое обращение, долго думал и затем, как бы очнувшись от забытья, спросил Столыпина: «Что же желали бы вы, Петр Аркадьевич, чтобы я сделал?» – «Ваше величество, наименьшее, чего заслужили эти лица, – это предложить им уехать на некоторое время из Петербурга и прервать свои работы в Государственном совете, хотя бы до осени. В такой мере нет ничего жестокого, потому что скоро наступит вакантное время, и они все равно уедут, куда каждый из них пожелает, но зато все будут знать, что интриговать и вмешивать особу вашего величества в партийные дрязги недозволительно, а гораздо честнее бороться с неугодными членами правительства и их проектами с трибуны верхней палаты, что предоставляет им закон в такой широкой степени.

По словам П. А. Столыпина, и это его обращение к государю не вызвало никакого неудовольствия, как не вызвало и опровержения фактической стороны дела. Государь ответил ему только: «Я вполне понимаю ваше настроение, а также то, что все происшедшее не могло не взволновать вас глубоко. Я обдумаю все, что вы мне сказали с такою прямотой, за которую я вас искренно благодарю, и отвечу вам также прямо и искренно, хотя не могу еще раз не повторить вам, что на вашу отставку я не соглашусь».