Но это был простой обмен мнений, который вовсе не имел характера просьбы кем-либо о своей отставке, и ему просто непонятно, что именно вызвало написанное ему письмо. Он прибавил: «После такого письма мне, конечно, следовало бы подать просьбу об отставке, но я этого не сделаю, потому что не хочу огорчать государя из-за минутного его раздражения, вызванного, вероятно, кем-либо из посторонних людей». <…>
<…> Столыпин уехал в конце августа21
в Западную Сибирь <…>Вернулся он из поездки в прекрасном настроении в половине сентября. Еще до первого заседания Совета министров он попросил меня зайти к нему, чтобы поделиться впечатлениями, и долго рассказывал обо всем, что видел и слышал, не раз повторяя, каким ключом бьет в Сибири жизнь, как богатеет край и как перерождается там все, что переселяется с коренной русской земельной тесноты, какое для него будет счастье доложить об этих незабываемых впечатлениях государю и сказать ему, что еще 10 лет мира и дружной работы правительства – и Россия будет неузнаваема.
Но уже и теперь ясно всякому, если только он не слепой от рождения, как быстро справилась страна с последствиями войны и революции и какими гигантскими шагами идет она вперед.
«Как отрадно это должно быть вам, – сказал он, – кто был главным работником этого подъема и такого превращения за какие-нибудь шесть лет, и как смешно мне слышать, когда критикуют вас и обвиняют в скупости и отстаивании одних казначейских интересов. Я теперь более никого не слушаю, и мне самому бывает стыдно предъявлять к вам все новые и новые требования, когда я вижу на каждом шагу, как быстро растут у нас расходы по всем ведомствам и какою щедрою рукою дает казна средства на все, действительно необходимое». <…>
<…> В числе дел, особенно занимавших внимание председателя Совета министров в течение всего 1910 года и даже части 1909 года, было дело о введении, на основании особого Положения, выработанного при большом личном участии П. А. Столыпина, – земского управления в 9 губерниях Северо– и Юго-Западного края. Лично я почти не принимал никакого участия в разработке и прохождении этого дела через Совет министров. Напротив того, П. А. Столыпин сразу же придал ему чисто личный характер и как при внесении его в Совет в виде общей схемы, так и при составлении проекта в окончательном виде защищал его лично самым энергичным образом, не раз указывая на то, что после крестьянской земельной реформы и пересмотра общегубернского управления он придает этому вопросу первенствующее значение, так как – это была его излюбленная формула – «он выносил в своей душе этот вопрос еще со времени своей первой юности и при первом его соприкосновении с местной жизнью в Северо-Западном крае, которому он отдал лучшие свои годы». Он относился поэтому особенно чутко к каждому замечанию, с которым встречался в среде Совета, так же как и при рассмотрении законопроекта в Думе, лично посещая все заседания ее, пока она не высказала свое сочувствие основным его принципам. На этом вопросе он, в частности, и сблизился в особенности с фракцией националистов в Думе, которая оказала ему самую деятельную поддержку, в частности, в вопросе об образовании для выборов земских гласных отдельной русской курии как способа устранить поглощение польским элементом русского крестьянства в избирательных собраниях. Из Думы рассмотренный последним и согласованный во всем законопроект перешел в Государственный совет в половине 1910 года и поступил на обсуждение осенью этого года. Столыпин неизменно участвовал лично при первоначальном рассмотрении дела в комиссии, и хотя сразу же встретился с оппозицией со стороны правых членов комиссии, но не придавал этому большого значения, как не придавал его и образовавшемуся разногласию именно в вопросе о русских куриях, совершенно спокойно заявляя, что он не сомневается в том, что это разногласие исчезнет при обсуждении в общем собрании, на котором он вполне надеялся одержать верх при его личной защите законопроекта. Он был настолько уверен в успехе, что еще за несколько дней до слушания дела при разговоре о нем в Совете он не поднимал вопроса о необходимости присутствия в Государственном совете тех из министров, которые носили звание членов Совета, для усиления своими голосами общего подсчета голосов. Их было тогда, правда, немного. Лично я ни разу не был в Совете во все время рассмотрения дела и не следил за его прохождением – настолько много было у меня своего собственного дела, при постоянных моих участиях в Думе. Укрепляло убеждение Столыпина и отношение к делу председателя Государственного совета М. Г. Акимова, который сам принадлежал к правой группе и всегда был хорошо осведомлен о ее настроениях.