П. А. Столыпин

Дошел этот вопрос до сведения Столыпина и Совета министров только уже в начале 1909 года, по возобновлении в Государственном совете занятий после Рождественского перерыва, когда принятый Думой законопроект поступил на рассмотрение финансовой комиссии Совета. В первом же заседании последней представители правой группы, через посредство лидера группы П. Н. Дурново, который в качестве бывшего в его молодые годы морского офицера относился с особым вниманием к делам морского ведомства и считал себя специалистом по ним, заявили, что постановление Государственной думы незаконно, так как оно нарушает прерогативы верховной власти, присваивая Думе право утверждения властью законодательной палаты организационной меры по управлению флотом, тогда как в силу статьи 96 это принадлежит исключительно верховной власти. Правота была, несомненно, с точки зрения закона, на стороне сделанного заявления, и возражать против него по существу не было никаких оснований.

Большинство финансовой комиссии встало, однако, на точку зрения взаимных отношений двух палат, протекавших в эту пору чрезвычайно согласно, и стало искать какого-либо компромисса, который устранил бы конфликт между Советом и Думой. Его оказалось, однако, невозможным найти. Напрасно старался морской министр склонить Думу, в порядке частных переговоров, пойти на соглашение и видоизменить текст ее постановления, ограничившись лишь ассигнованием кредита. Она отказалась наотрез от всякого компромисса, так как большинство членов в обеих комиссиях – бюджетной и государственной обороны – отвергло предложенное соглашение, не скрывши того, что оно не сочувствует и самой ст<атье> 96 Основных законов как стесняющей права Государственной думы. Было очевидно, что и в общем собрании Думы сложится такое же отрицательное большинство.

После длинных и мучительных переговоров, в которых самое деятельное участие принадлежало лично морскому министру, сознававшему, что вина в недосмотре лежит всецело на его ведомстве, комиссия Государственного совета остановилась на компромиссе иного свойства. По большинству голосов против представителей правой фракции она склонилась к тому, чтобы утвердить заключение Думы, но привести в мотивах мысль о недопустимости в будущем таких нарушений закона, приведя тому подробное основание, и рекомендовало Морскому министерству ближе держаться в своих представлениях текста статьи Основных законов.

Столыпин был, без сомнения, на стороне такого решения финансовой комиссии Совета, хотя в заседании ее не присутствовал. Лично я ни в одном из заседаний комиссии не был и вообще никакого участия в переговорах между Думой и Советом не принимал.

В двух заседаниях Совета министров, в которых этот вопрос рассматривался по предложению Столыпина, все мы были того мнения, что постановление Думы, бесспорно, несогласно с нашими Основными законами, но что крайне нежелательно вообще создавать конфликт между двумя палатами и с этой целью не следует щадить никаких усилий, чтобы найти компромиссное решение уже по одному тому, что всякое столкновение будет только на руку думской оппозиции и осложнит положение в Думе Морского же министерства.

На случай, если бы не удалось достигнуть соглашения, Столыпин заявил, что он предполагает сам выступить в общем собрании Государственного совета с целью поддержать заключение Финансовой комиссии и выскажет и от себя о необходимости оберегать неприкосновенность Основных законов и придать настоящему делу характер единичного отступления от последних, допустимого исключительно ввиду совершенной неотложности создания нового органа, столь необходимого для организации нашего флота.

<…> Все описанные осложнения заняли много времени, и только в апреле, уже после Пасхи, этот вопрос дошел до рассмотрения Государственного совета.

В это время Столыпин заболел довольно тяжелой формой гриппа, и опасались даже воспаления легких.

За два дня до слушания дела он позвал меня к себе и спросил меня, не соглашусь ли я заменить его в заседании Совета, так как врачи решительно не допускают возможности выехать из дома. Он прибавил, что ему это настолько тягостно, что он решил в случае моего отказа, который он совершенно понимает, потому что учитывает все неприятные последствия при каком бы то ни было решении дела, – он нарушит запрет врачей и поедет на заседание. Он лежал еще в постели.

Столыпин показал мне даже краткий черновой набросок того выступления, которое он решил сделать, если бы ему пришлось участвовать в рассмотрении дела.

<…> За исключением резкого тона речи Дурново, все заседание¹⁸ носило скорее вялый характер, потому что все сознавали, что нового ничего сказать нельзя, и все желали одного – скорее положить голосованием конец слишком затянувшемуся кризису.

Результат голосования превзошел все ожидания. Против законопроекта голосовали одни правые, да и то не все, и лишь небольшая часть так называемых нейдгардцев¹⁹, большинство же в пользу принятия думской редакции оказалось весьма внушительным.