Резко вдохнув, я на секунду задерживаю воздух в груди.
– Ну, ладно. Ты действительно выглядишь чопорной.
«И это еще мягко сказано».
– А разве ты не предпочел бы чопорную ассистентку какому-нибудь тормозному ленивцу?
– А разве не все ленивцы тормозные?
– Смысл не в этом. – Она сжимает руки в кулаки.
Черт побери, этой женщине срочно нужно в постель. В том или ином смысле.
– Ты смеешься, – заявляет она, наставляя на меня указательный палец. – Я пытаюсь вести с тобой серьезный разговор, а ты смеешься.
– Разве?
Она закатывает глаза и потом примерно секунду пытается снова сфокусировать взгляд на мне.
– Один раз скотина – всегда скотина. Я так и знала, что вся эта доброта была лишь притворством.
– Мы закончили? – спрашиваю я, когда стоящий впереди меня мужчина входит в туалет. Я много лет твердил владельцу бара, что нужно сделать здесь еще один сортир, но он отказывается, заявляя, будто модернизация лишит это заведение очарования и истории. Черт побери, литая чугунная раковина тут та же самая, которая стояла в пятидесятые годы – та самая, в которой Синатра однажды смывал брызги мартини со своей отутюженной рубашки в канун Нового года целую вечность назад.
– Не знаю, а мы закончили? – переспрашивает она.
– У тебя это плохо получается.
– Что? Что у меня плохо получается?
– Ругаться, – я смотрю поверх ее плеча. Лилли Тредуэлл и тот тип продолжают пить, сидя за своим тесным столиком. Полагаю, нам всем нужно слегка расслабиться после работы. – Ты чопорная, Кин. Но вдобавок ты мягкая и неуверенная в себе. Будь иначе, тебе было бы плевать, что я думаю о тебе. Но ты хочешь мне нравиться. Ты хочешь, чтобы я тебя уважал. Хочешь моего одобрения. – Она начинает возражать, но я обрываю ее: – И это нормально. Нам всем это до какой-то степени нужно. Я просто хочу сказать, что тебе лучше было бы последовать моему примеру и начхать на все это.
– Ты просто что-то с чем-то, Колдер.
Я всматриваюсь в ее лицо, пытаясь определить, сказано это в хорошем смысле или…
– Я всего-навсего спросила, почему ты был сегодня ко мне так добр… а потом ты сказал мне, что я слишком сильно крашусь, а теперь заявляешь мне, что я не уверена в себе.
– Ты искажаешь и упрощаешь мои слова, однако по смыслу это достаточно близко.
– Во мне нет никакой неуверенности. Есть перфекционизм, есть аналитическое мышление. Это разные вещи. Совсем разные.
– Ну, ладно.
– И меня менее всего беспокоит, что ты думаешь обо мне, – добавляет она. – Я просто хотела бы, чтобы мы пришли к взаимному уважению и пониманию, иначе в следующие двадцать девять дней нам обоим придется трудно.
Двадцать девять дней.
Конечно же, она ведет отсчет.
– Единственный способ добиться этого – общение. Вдумчивое. Открытое. Честное, – продолжает она.
Мужчина выходит из туалета. Наконец-то. Я вхожу в заветное помещение. И только оказавшись внутри, я понимаю, что я не один. Она продолжает говорить, продолжает указывать на меня наманикюренным пальчиком, ее веснушчатое лицо гримасничает, когда она пытается донести до меня смысл своих слов.
Мой член пульсирует.
По какой-то совершенно безумной и необъяснимой причине все это заставляет его встать, и с каждым мгновением он делается все тверже. И – о чудо! – я больше не ощущаю необходимости уйти.
Она продолжает рассуждать о важности перфекционизма и о том, что это позволяет ей быть лучшей в ее работе, о том, что она подмечает все мелочи и нюансы, которые упускает из виду большинство людей. На секунду я перестаю следить за ее словами, потому что не могу не пялиться на то, как подрагивают груди под ее безупречно отглаженной блузкой, но когда Кин начинает рассуждать о том, что никогда не совершает ошибок, я заглушаю ее разглагольствования поцелуем.
«Какого. Хрена?»
Мои губы ощущают ее тихий полустон, возможно, выражающий протест, но ее тело, прижимающееся ко мне, вдруг обмякает – безмолвная капитуляция? Я поднимаю руку, касаюсь ладонью ее щеки, поддевая большим пальцем подбородок – и эта хитрая мелкая зараза целует меня в ответ.
И продолжает целовать.
Мой член болезненно напряжен, он трется об изнанку моих трусов-боксеров, и я обхватываю обеими руками талию Кин. От ее поцелуев у меня на языке остается резкий холодок мяты, и я подхватываю ее и усаживаю на стойку возле раковины.
– Колдер… – бормочет Кин между поцелуями. На секунду мне искренне кажется, что она сейчас возразит, но ее ладони ложатся мне на плечи, ногти впиваются в мою кожу, она привлекает меня ближе. – Зачем… это… так нельзя…
Я отрываюсь от ее губ.
– Если ты хочешь, чтобы я прекратил, скажи это сейчас. Скажи это прямо сейчас, Кин.
Наши взгляды встречаются, она всматривается в мои глаза, но не говорит ничего, только сглатывает, не убирая ладоней с моих плеч.
– Так я и думал. – Я задираю подол ее юбки выше бедер, и кончики моих пальцев скользят по нежной коже, покрытой мурашками, пока не добираются до кружевной ткани трусиков.