P.S. I Hate You

– Знаю, знаю. – Я провожу ладонью по лбу. – Просто… я разрываюсь между страхом того, что он ранен или с ним случилось что-нибудь еще, и злостью на него за то, что он вот так динамит меня.

– Солнышко, тебе нужно выкинуть его из своей жизни, – говорит она тем же мягким тоном, которым обращается к своему малолетнему ребенку, когда тот падает с велосипеда и обдирает колени. – Потому что, по какой бы то ни было причине, этот негодяй выкинул тебя давным-давно.

Я набираю в грудь воздух, пахнущий блинчиками и жиром, вслушиваюсь в симфонию столовых приборов, звучащую на заднем плане по мере того, как посетители рассаживаются за столики.

– Ладно, хорошо, – говорю я. – Я выкину его – и на этот раз по-настоящему.

Глава 27. Марица

– Радость моя, что ты делаешь в этот выходной? – спрашивает меня бабушка за послеобеденным чаем в субботу. Она видела, как я вернулась с пробежки, и зазвала меня к себе, спросив, не хочу ли я немного поболтать. Это всегда означало, что у нее что-то на уме.

Я все утро провела, носясь, словно сумасшедшая, в «Брентвудском блинчике и кофе», а потом, по возвращении с работы домой, решила – словно еще более сумасшедшая – пойти на пробежку, дабы проветрить голову.

– Я так далеко не задумывала, а что? – спрашиваю я, пытаясь перевести дыхание, пока она наливает мне горячего чая – своего любимого «Эрл грей» от «Fortnum and Mason», – а потом подталкивает чашку ко мне. Я отодвигаю стул от стола и сажусь рядом с нею, мой промокший от пота топ липнет к телу, и горячий чай сейчас выглядит особенно неаппетитно.

– Я спрашиваю потому, что Констанс устраивает для своего внука – Майлза, ты его знаешь, – вечеринку в «The Ivy». Кажется, какой-то преуспевающий голливудский продюсер оценил сценарий, который Майлз написал в своей школе кинематографии, а это большое дело. Ты должна туда пойти. Милая, он будет в восторге, если ты придешь отпраздновать это событие вместе с нами.

Бабушкины глаза горят, лицо сияет, и причиной тому не макияж от «Chanel» и не льстивый свет, который льется в многочисленные окна, выходящие на задний двор ее асьенды.

– Ты же знаешь, он обожает тебя, – продолжает она, растягивая розовые губы в широкой улыбке. – Каждый раз, встречая меня, он неизменно осведомляется о тебе. По сути, я только вчера столкнулась с ним, и он спросил, что ты собираешься делать. Даже узнавал, встречаешься ли ты с кем-нибудь…

– Ты серьезно? – Я ставлю чашку на блюдце, едва не опрокинув ее. Почему он задает моей бабушке такие вопросы, если я недвусмысленно дала ему понять, что он меня не интересует?

Бабушка кивает.

– Серьезно, как сердечный приступ.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты так говоришь. – Я закатываю глаза. Я не придавала бы этому такого большого значения, если бы пару лет назад у бабушки не случился пресловутый сердечный приступ. – Особенно ни с того ни с сего.

– Где твое чувство юмора, милая? – спрашивает она, ее узкие плечи приподнимаются и опускаются, когда она весело смеется. – В любом случае, будет вечеринка, и ты должна прийти. Ради такого случая я даже свожу тебя на Родео-Драйв и позволю тебе купить новое платье.

Я протягиваю руку за зеленой фарфоровой чашкой и отпиваю глоток чая, обдумывая ответ. Я не хочу огорчать ее, но мне действительно нужно, чтобы она оставила меня в покое со всеми этими делами с Майлзом.

– Он сказал, что несколько недель назад у вас с ним было свидание, – добавляет она, склонив голову набок. – Он сказал, что это была одна из лучших ночей в его жизни. Должно быть, ты действительно произвела на него впечатление.

Ну да…

– Я просто высоко ценю его, – не умолкает бабушка. – Он такой добрый и интеллигентный. Твоему деду он понравился бы. Я уверена, что твой отец высоко оценит его, если ты когда-нибудь решишь представить их друг другу. Ты ведь понимаешь, я могла бы пригласить…

– Бабушка, – обрываю я ее, уняв дрожь в руках. Я никогда за все свои двадцать четыре года не обращалась к ней иначе, чем с любовью и уважением, но сейчас я должна говорить с ней прямо, чтобы положить конец ее непрерывным усилиям на этой ниве. – Майлз – занудный и неуклюжий, и у нас с ним нет ничего общего.

– Ой, да ладно. – Она хихикает, словно не восприняв мои слова всерьез. – Все с ним нормально. Может быть, он неуклюжий просто потому, что так сильно тебя любит? Ты оказываешь такой эффект на парней, я это видела. Заставляешь их нервничать.

– Майлз – это брокколи. Я пробовала брокколи прежде, и мне не понравилось. Не в моем вкусе, – говорю я. – И я попробовала еще раз, просто, чтобы убедиться. Мне по-прежнему не нравится. Так что перестань впихивать брокколи мне в рот. Мне этот овощ не понравится никогда.

С резким стуком поставив чашку на блюдце, я поднимаюсь из-за стола и заставляю себя посмотреть ей в глаза. Взгляд у нее изумленный, рот чуть приоткрыт.

– Мне жаль, – добавляю я. – Мне действительно очень жаль. Он мне не нравится. И никогда не понравится. Пожалуйста, прошу тебя, бабушка, перестань. Пожалуйста.

Она сжимает губы и расправляет плечи, отводя взгляд.

– Что ж, хорошо.

Выдохнув, я говорю: