Пока Кепнер отсутствует, Макколи притворяется, будто читает что-то на телефоне, бездумно пролистывая экран большим пальцем. Забавно, что он даже не пытается завести со мной светский разговор – учитывая, что у него есть знакомства во всем Голливуде. А впрочем… я всего лишь «синий воротничок». Рабочий. Прислуга. Для таких, как он, – бесполезное и недостойное существо.
Он откашливается, на секунду поднимает на меня взгляд от телефона, и с каждым мгновением мне все труднее держать рот на замке.
Но, прежде чем я созреваю, ему звонит кто-то еще. Повезло тебе, Макколи.
– Привет, привет. Я гадал, когда ты вернешься в город, – говорит он, безуспешно пытаясь придать своему тону сексуальность. – Сегодня я занят, но завтра вечером – весь твой. Жена на эту неделю уехала из города.
– Жена?!
О, черт. Я сказал это вслух.
Роберт разворачивается и хмурит брови, глядя на меня.
– Любовь моя, я перезвоню тебе попозже. – Он завершает звонок. – У вас какие-то проблемы… как вас зовут, я забыл?
Здесь жарко, буквально как в аду. Мои щеки горят. Я стискиваю зубы, напрягшись всем телом.
Сделав глубокий вдох, я подхожу к нему ближе и нависаю над ним, говоря вполголоса:
– Я не хочу утруждать вас и заставлять запоминать мое имя. Просто называйте меня Человек, Который Делает Систему Безопасности. Может быть, так вам будет немного легче запомнить.
Макколи выпячивает грудь.
– Это угроза?
– Я вам не угрожал. Я просто ответил на ваш вопрос.
Он прищуривает левый глаз и окидывает меня пристальным взглядом.
– Почему ваше лицо кажется мне знакомым? Позвольте угадать… неудавшийся актер? Занялись электрикой, чтобы свести концы с концами? Вините таких людей, как я, в своих неудачах?
– Не угадал. – Вот урод! Я дорого бы дал за то, чтобы сейчас впечатать его в эту дорогостоящую стену. – Я не актер, козел ты поганый.
Роберт косится в сторону двери, словно ждет, что Ричард вернется прямо сейчас. Это и вправду может произойти в любую секунду, поэтому я делаю еще один шаг вперед. Когда я смотрю Макколи в глаза, его загорелое лицо резко бледнеет, он с трудом сглатывает.
Трус с морщинистыми яйцами.
– Если ты еще раз хотя бы подумаешь о том, чтобы дотронуться до Мелроуз Клейборн, обещаю… ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь, – говорю я.
Этот дерьмец должен сидеть в тюрьме, а не разгуливать по своему новенькому дому за много миллионов баксов, но я свершу то маленькое возмездие, которое мне по силам.
По крайней мере, за Мелроуз.
У нее нет шансов подать против него официальное обвинение, но он должен знать, что такие фокусы не будут вечно сходить ему с рук.
Как только Ричард возвращается, Макколи начинает мямлить что-то о том, что ему нужно спешить на очередную встречу, потом говорит, что пришлет свою жену сделать окончательные распоряжения насчет розеток и освещения, когда она на следующей неделе вернется с Фиджи.
Быть может, у меня нет больших денег и всемирной славы, но у меня есть совесть, и это больше, чем может сказать о себе Роберт Макколи. И я должен признать, что, когда видишь, как такой тип, привыкший прятаться за спины адвокатов и за стены охраняемых домов, потеет и трясется перед обычным человеком… это просто бесценно. И если у Макколи есть хоть немного ума, Ричарду он ничего не скажет. Кепнер не боится задавать прямые вопросы и не ведется на вранье. Он стал мультимиллионером отнюдь не потому, что стелился перед сильными мира сего.
Я оттягиваю ворот своей футболки, обмахиваюсь, чтобы остыть, и собираюсь с силами, прежде чем вернуться на первый этаж, к Мэнни и остальной бригаде.
Спускаясь по лестнице минуту спустя, я ловлю себя на том, что ухмыляюсь, словно мальчишка, вспоминая выражение лица Макколи – неприкрытый ужас, шок, смятение.
Жду не дождусь, чтобы рассказать об этом Мелроуз сегодня вечером.
Да просто… жду не дождусь, чтобы увидеть ее сегодня вечером.
Глава 33
Мелроуз
Ровно в половине шестого вечером в среду входная дверь открывается и закрывается. Я застегиваю «молнию» на первом из своих чемоданов. Половина моих вещей собрана. Я оставила достаточно, чтобы их хватило на следующие пару дней.
Мне казалось, что у меня больше времени, что уезжать мне придется не раньше следующей недели, но режиссер хочет, чтобы я прибыла как можно скорее, и мой агент сумел выбить для меня всего три лишних дня.
Три дня, чтобы сказать «до свидания» бабушке, маме и папе, тете Кэтрин и дяде Чарльзу, Марице и Исайе.
Саттеру.
Его тяжелые шаги звучат на лестнице, половицы скрипят, когда он доходит до второго этажа. Пару секунд спустя в дверях моей комнаты возникает его высокая фигура.
– Привет, – говорю я.
Он прислоняется к дверному косяку. Его белая футболка испачкана, кожа блестит от пота – на улице сегодня жарко.
– Уже пакуешься? – со смехом спрашивает он.
– Я уезжаю в субботу.
Лицо его мрачнеет.
– Ты… в порядке?