P. S. Я все еще люблю тебя

Знаю, это звучит как жалкая отговорка, но я обещала. И к тому же… Я не смогу поехать с Питером в автобусе, а самой мне не хочется ехать сорок пять минут до школы, где я никогда не была. В любом случае зачем я ему там? Хотя и Сторми я не особо нужна.

Он молчит.

– На следующей игре я буду, обещаю, – говоря я.

Питера прорывает:

– Девушка Гейба приходит на каждую игру и в день матча всегда рисует на лице его номер. А она даже не из нашей школы.

– У вас было всего четыре игры, и я ходила на две из них!

Теперь я раздражена. Я знаю, как важен для него лакросс, но это не менее важно, чем моя работа в Бельвью.

– И знаешь что? Я в курсе, что это не ты написал мне стихотворение на День святого Валентина. Ты украл его у Эдгара Алана По!

– Я и не говорил, что я написал его! – защищается Питер.

– Говорил. Ты вел себя так, будто сам написал.

– Я не собирался, но потом ты так обрадовалась. Прости, что хотел сделать тебя счастливой.

– Знаешь что? Я собиралась испечь тебе лимонное печенье в день игры, а теперь не стану.

– Хорошо. Тогда я не уверен, что смогу прийти на твою вечеринку в домике на дереве. А субботу я могу быть очень уставшим после игры.

Я задыхаюсь.

– Только попробуй не прийти!

Вечеринка и так получается маленькой, и на Крис никогда нельзя положиться. Я не могу допустить, чтобы мы с Джоном и Тревором остались втроем. Три человека – это далеко не вечеринка.

Питер фыркает.

– Что ж, тогда в день игры в моем шкафчике должно лежать лимонное печенье!

– Ладно.

– Ладно.

* * *

В пятницу я приношу ему лимонное печенье и пишу на щеке его номер, от чего Питер приходит в восторг. Он хватает меня и подбрасывает в воздух, улыбаясь до ушей. Я чувствую себя виноватой, что не сделала этого сразу, ведь от меня требуется совсем немного, чтобы его осчастливить. Теперь я вижу, что дело в мелочах, в небольших усилиях, которые сохраняют отношения. Но теперь я знаю, что в какой-то степени у меня есть власть причинить ему боль, а также сила исцелить ее. Это открытие оставляет меня со странным, тревожным чувством в груди, и я не могу объяснить почему.

35

Я волновалась, что мы замерзнем, – слишком долго сидеть в домике на дереве, но день выдается не по сезону теплым, настолько, что папа начинает разглагольствовать об изменении климата, и нам с Китти с трудом удается его утихомирить.

После его лекции я беру из гаража лопату и начинаю копать под деревом. Земля твердая, и мне долго приходится набирать темп, но где-то через полметра я наконец-то натыкаюсь на что-то металлическое. Капсула времени размером с небольшую бутылку кажется похожей на футуристический термос. Металл заржавел от дождя, снега и грязи, но не так сильно, как я думала, учитывая, что он пролежал под землей почти четыре года. Я отношу ее домой и мою в раковине, и вот она снова блестит.

Ближе к полудню я загружаю продуктовую сумку сэндвичами с мороженым, гавайским пуншем и сырными кукурузными палочками и отношу все это к домику на дереве. Я иду через наш двор к Пирсам, пытаясь удержать в руках сумку, переносные колонки и телефон, когда вижу его. Джон Амброуз Макларен стоит перед домиком на дереве, скрестив руки на груди, и пристально на него смотрит. Его белокурый затылок я узнаю где угодно.

Я замираю в неуверенности, внезапно разволновавшись. Я думала, к тому времени, как он придет, здесь уже будут Крис или Питер, и это смягчит неловкость. Но мне не повезло.

Я кладу вещи и подхожу, чтобы постучать ему по плечу, но он поворачивается прежде, чем я успеваю протянуть руку. Я делаю шаг назад.

– Эй! Привет! – говорю я.

– Привет! – он долго меня рассматривает. – Неужели это ты?

– Это я.

– Мой друг по переписке, неуловимая Лара Джин Кави, которая объявляется на Модели ООН и убегает, даже не поздоровавшись?

Я закусываю щеку.

– Разве я не поздоровалась?

– Нет, – говорит он насмешливо. – Это я точно помню.

Он прав. Я не поздоровалась. Я слишком растерялась. Как и сейчас. Видимо, все дело в большой разнице между тем, что вы были знакомы в детстве, и тем, что вы увиделись, когда оба выросли, но еще не совсем выросли, и между вами три года и письма и вы не знаете, как себя вести.

– Что ж, не важно. Ты стал… выше.

Он стал не просто выше. Теперь, когда у меня есть время хорошо его разглядеть, я замечаю больше. С его светлыми волосами, молочной кожей и розовыми щеками он похож на сына английского фермера. Но он худой, так что, скорее на чувствительного сына фермера, который сбегает в амбар, чтобы почитать. От этой мысли я улыбаюсь, и Джон смотрит на меня с любопытством, но ничего не спрашивает.

Кивая, он говорит:

– А ты… совсем не изменилась.

Я сглатываю. Это хорошо или плохо?

– Правда? – я встаю на цыпочки. – По-моему, с восьмого класса я выросла как минимум на два сантиметра.

И у меня хоть немного выросла грудь. Чуть-чуть. Не то что я хочу, чтобы Джон это заметил. Но просто, к слову.

– Нет, ты… именно такая, какой я тебя помню.

Джон Амброуз тянется ко мне, и я думаю, что он хочет меня обнять, но он просто берет у меня сумку, и то, как я реагирую на этот невинный жест, приводит меня в ужас. Но он, кажется, не замечает.