P.S. Люблю не из жалости…

… Но ты знаешь, у меня нет обиды на тебя за это. Так вышло не специально. Просто упал на не ту девушку. И сам себя жестоко наказал. Большое спасибо за помощь, которую ты мне оказывал весь прошлый год. Ты знаешь, без тебя мы с мамой не справились бы. Но теперь все, хватит! Ты искупил свою вину целиком и полностью. Вадим, ты свободен!

Вадим закрыл глаза. «Свободен? Да я никогда не буду от себя свободен, малышка!»

… Но я не могу простить тебе лжи… Зачем, как ты мог? Говорить мне о любви от жалости и угрызений совести?! Это жестоко, Вадим! Лучше бы ты еще раз поломал мне ноги!

«Что??? О чем она пишет? Когда я говорил о любви от жалости???»

… Я благодарна тете Лидии, за то, что она открыла мне глаза. Мне не нужна жалость! Никогда и ни от кого! А тем более от тебя! Я сильная! Я справлюсь! Что значит жить с хромой ногой для того, кто всю жизнь был отверженцем общества? Пустяк, всего лишь еще одна маленькая причина быть не такой, как все.

Поэтому, Вадим… Я пишу сказать тебе, что бы ты успокоился и продолжал жить, как до того случая. Не мучь себя. У меня все хорошо. А ты строй свою мечту и будь счастлив. Я искренне тебе этого желаю.

Марьяна Цветаева»

Вадим бросил письмо на стол и вскочил на ноги. И они вновь донесли его до кухонного окна. Посмотрел на ее окна. «Мама… я и не представлял, что ты на это способна… Сыграла на самом больном. Знала, что девчонка ранимая, закомплексованная… Она и так сначала не верила в мои чувства…»

***

Она ведь с рождения была не такая как все. И чем больше подрастала, тем чаще подвергалась насмешкам. Как ее только не называли… Облезлая, Краснорожка, Стрекоза, Уродка, Белая Ворона, самое безобидное было, пожалуй Белобрысая.

Марьянка и была белая. Вся. Целиком. Сначала решили, что она просто похожа на мать, блондинка, бледнокожая. Но потом заметили, что девочка не может находиться на солнце, ее кожа сразу же обгорала и становилась красной. Глаза не выносили яркого света, с раннего детства даже в хорошо освещенном помещении, она вынуждена была носить очки с защитным напылением. Уже в школе зрение стремительно портилось. Поэтому сидела девочка всегда на первой парте. Днем она почти не выходила на улицу. А если и выходила, то всегда в шляпе и одежде скрывающей все тело. Даже в жару! И еще эти ужасные очки, которые ей абсолютно не шли! Мать, кажется, возила ее к докторам, да вот только никто не знал, что они ей сказали.

А вот Вадимке бледность Марьяшки нравилась. Всегда нравилась, с садика еще. Может из-за духа противоречия? Раз запрещают дружить, значит буду!

Сам-то он в мать пошел. Чернявый, высокий. Да и характером наверное в нее. Активный, веселый, душа компании.

А Марьяша была тихоней. Сидела в уголочке, ни на кого внимания не обращала, писала что-то в тетрадочке, или книжечку листала. Училась на отлично. Со школы домой. В компаниях по улицам не бродила. Матери помогала по хозяйству, да уроки учила.

Ребята ее дразнили. «Что пишешь, Облезлая? Стихи?» Она если и обижалась, то виду не подавала. Наверное привыкла, другого отношения от сверстников не знала.

Вадим часто дрался из-за нее. Еще в саду бросался на каждого, кто смел обидеть соседку. Поэтому в его присутствии, ее никто не трогал.

Марьяшка была благодарна Вадиму. Подойдет, бывало, тихонько в ладошку конфетку вложит. Ну, как умела… У них были свои, никому не заметные отношения.

***

Лет, наверное в тринадцать-четырнадцать, дразнить Марьянку стали меньше. Видимо переросли ребята… Мальчики стали девочек рассматривать с другого ракурса, появились симпатии, парочки, все такое. А девочки, сообразив, что Марьяна им не соперница, приняли в свой круг.

Но почему-то она стала сторониться Вадима. Словно зла от него какого-то ждала. Вздрагивала, когда к ней подходил. Больше не ходила с ним в школу. Стала убегать сразу после занятий, шла другой дорогой.