P.S. Реквием

— Ах, — вырвалось у неё, стоило только увидеть Владимира. — Ты весь промок. Нужно меньше проводить времени за разговорами с туманом. Скорее переоденься.

Она позвонила в колокольчик и распорядилась прибежавшей на зов дворовой девушке:

— Подай горячего чаю. Да побыстрее.

Владимир сменил одежду и вернулся к сестре. Она уже успела заложить все украшения обратно и пила чай из расписанного сиреневыми цветами сервиза.

— Я думал, ты уехала ещё вчера, — сказал Владимир, присоединившись к ней.

— Как видишь я все ещё здесь, — хмыкнула она, пожав плечами. — Что мне сейчас прикажешь делать в столице? — она махнула рукой, указывая на свое платье. — Ни гостей позвать, ни потанцевать, ни пошутить. Ни-че-го. Абсолютно ничего. Ещё долго не погуляешь. И Верину свадьбу перенесли.

— А как же Сергей? — спросил Владимир.

— Да что с ним станется, — ответила Надежда так, словно говорила о предмете интерьера, а не о муже. — Я отправила ему письмо вместе с Фёдором, что матушка плоха и я задержусь в Сиреневом Саду.

— Какая же ты жестокая женщина Надежда, — покачал головой Владимир, без намека на осуждения в голосе. — Так мучить человека…

— А он меня не мучает? — возмутилась Надежда. — В люди выйти нельзя, приклеится, как репей к подолу и ходит за мной по пятам, и ходит. Спасу нет. Мне бы с дамами словом перемолвиться, а никак, он за спиной стоит и слушает. И не замечала бы я ничего, если бы он подарки дарил так же, как ревновал. Но за последние несколько месяцев только одно колье из алмазов.

— Как он с тобой ещё не разорился? — посетовал Владимир.

— Он был предупрежден, когда брал меня в жены.

— Любовь ослепила его.

— Теперь его ослепляет только ревность.

— И цены на твои наряды.

Брат и сестра рассмеялись.

— Ты вот что мне ответь, — сказала она, сделав глоток чая. — Куда пропал Саша? Вера сказала, что он скрылся в ночи.

Владимир тяжело вздохнул и уверенно ответил:

— Отец передал ему свою последнюю волю. Видимо он отправился выполнить её. Я уверен он скоро вернется.

— Что же это за последняя воля такая, раз он пропустил похороны? По мне, так это верх неуважения.

— Не суди с горяча, — попросил Владимир.

Тут дворовая девушка оповестила их о завтраке.

После приема пищи, Владимир отправился к матушке. Она действительно была плоха. Он смотрел на неё и не узнавал, словно перед ним лежала чужая женщина, немощная и сухая. Мужчина словно только сейчас заметил, как матушка постарела. Её грудь тяжело вздымалась, пересохшие губы выпускали хриплое надрывное дыхание. Морщинистые руки были сложены на груди. Она вот — вот готовилась испустить дух.

— Влад, позови всех, — слова давались ей с трудом. — Мне нечего стыдиться на смертном одре. Я оставлю свой последний завет.

Домочадцы оставили свои дела и собрались у постели Екатерины Бориславовны. Они ловили каждое её слово. Женщина попросила немногого: быть осторожными, похоронить её без отпевания, просила не затевать сор, оставаясь все таким же нерушимым семейным монолитом. Женщины роняли слезы в кружевные платки, мужчины держались стойко, несмотря на переполняющую сердца горечь.

А уже утром дворовые вновь сколачивали гроб, а Владимир, по наказанию дядюшки Льва, рассылал известия о кончине ещё одного члена семьи Орловых. И снова в усадьбу Сиреневый Сад потянулась скорбная вереница карет. И опять всё семейство (кроме Александра) было в сборе. Не успевшее улечься волнение, вспыхнуло вновь среди семей старого дворянства.

— Да что это такое, — сокрушалась Антонина Бориславовна Кириваткина, во время прощания с умершей; Екатерина Бориславовна являлась ей родной сестрой. — Два мертвеца подряд в одном доме. — Что же ждёт вас? — обращалась она к живым Орловым с болью в сердце.

— Будь что будет, — хмуро ответила Надежда, утирая распухшие от слез глаза. — Жить будем, вот что.

Никто не стал ей возражать.

А следующим утром почтой пришло то, что поселило в сердцах домочадцев смуту. И стало ясно, что Александра уже давно нет в столице. Письмо от Тайной канцелярии было написано на плотной бумаге с императорской печатью. Владимира просили незамедлительно прибыть в Царь — Град. Это звучало скорее, как приказ, нежели просьба.

— Не уж то Саша где оступился? — хмуро пролепетала тётушка Мария. — Готовиться ли нам к войне?

— Ну что же вы, душенька, — стал утешать её дядюшка Лев. — Если б так, разве бы мы с вами сейчас здесь сидели?

Владимиру было дурно, он уже чувствовал, как на его шее затягивается петля.

— Петя, — обратился он к младшему брату, — иди к окну, послушай ветер. Я совсем не разбираю его сбивчивого шёпота.

— Он говорит о переменах, — сказал вскоре вернувшийся Петр.

Владимир вздохнул.

— Он уже который день шепчет об этом, — удрученно сказала Вера. — Разве мало нам перемен?

— Видимо мало, — сболтнул Семён за что получил укоризненный взгляд от своего отца.

— Юноша, — строго сказала тётушка Мария, — тебя не стали терпеть в пансионате, но терпят в этом доме, так, что прояви уважение.

Лицо Семёна покрылось алыми пятнами, и он пристыженно, опустил взгляд.

— Почему вы так меланхолично настроены? — спросила Надежда. — Перемены не всегда плохо. Поживем — увидим.