– Эль, ты только представь. Какой-нибудь богатый мажор купит ее для своего пляжного домика за несколько тысяч евро, и эти деньги пойдут на лечение детям! У твоего творчества появится иной смысл, – в ней столько энтузиазма, он невольно вызывает у меня улыбку. – Они все гениально продумали, Эстель, смотри. – Мар показывает экран телефона. – На аукционе будут картины Пикассо и Рембрандта! И даже скульптура Родена! Да на их прием слетятся кошельки со всего света. Они дают отличную возможность новичкам! Я уверена, аукцион изменит жизнь многих, не только больных детей, – Марион наблюдает за мной и, вероятно не увидев желанной реакции, продолжает: – При поступлении в Школу искусств было бы круто иметь в портфолио пунктик о том, что тебя взяли на столь масштабную выставку! И, если тебе интересно знать мое мнение, у тебя есть все шансы поступить, а с такой выставкой они вырастут в разы! – Мар трясет меня за руку. – Соглашайся, Эль! Это же знак свыше!
– Ах ты, хитрюга! И Школу искусств приплела, прекрасно зная мое слабое место!
Марион мило улыбается и, продолжая трясти мою руку, канючит:
– Ну же, соглашайся, Эстель!
– Ладно-ладно. Уговорила! Только отпусти мои руки, пока не оторвала их к черту.
Марион начинает визжать и прыгает на кровати. Ей все равно, что сейчас начало четвертого.
– Завтра же разберусь с юридической стороной, а после отправим твою работу. Нужно еще определиться со снимком.
Я неуверенно ерзаю на одеяле:
– Марион, я хочу показать тебе один снимок.
Она замирает, почувствовав интонацию.
Я встаю с постели и беру камеру. Нахожу снимок и молча протягиваю ей. Марион смотрит на него в полной тишине, слегка нахмурив брови.
– Знаешь, Эль. Этот снимок надо продать спортивной компании, пусть сзади прилепят свой лейбл и слоган: «Вперед к мечте!» Крутые продажи им обеспечены. Ты хочешь его отправить?
Я пожимаю плечами и нервно тереблю кончики волос:
– Я обработаю его, и, если получится интересно, почему бы нет.
Марион ехидно смотрит на меня.
– Тебе нравится этот снимок, так? – Она вновь опускает глаза, и ухмылка на ее лице становится шире. – Знаешь, лица парня не видно, но аура вокруг него невероятная. Ты талант, умеешь вкладывать в снимки чувства, – она возвращает мне камеру. – Отправим и эту. Если возьмут обе, будет фурор! Обе со спины и обе загадочные. Возможно, таинственность станет твоей фишкой!
Я тянусь к ноутбуку – спать расхотелось.
– Может быть, – шепчу я, перекидывая снимок на компьютер.
– Еще как может! Ладно, я спать, – она переворачивается на бок и накрывается с головой: это наша общая привычка. – Завтра разберусь с документацией, и сразу отправим, так что редактируй. Это твой шанс стать настоящей звездой… – слышу я невнятное бормотание из-под одеяла и подавляю смешок.
Глава 7
Мар весь день где-то носит. Я обработала фотографию и даже немного подправила ту, что с пляжа. Но мне кажется, поучаствовать в аукционе не получится. Во-первых, я несовершеннолетняя. Во-вторых, я не представляю, как передать права, не озвучивая свое имя. Весь день я просидела за уроками и книгами, благополучно приняв тот факт, что благотворительное мероприятие пройдет без меня. Но Марион не была бы Марион, если бы у нее не вышло желаемое.
Она врывается ко мне в комнату с криками:
– Эту бюрократию придумал сам дьявол! Но он не рассчитал, что я – та еще демоница! Мне нужно посмотреть, как выглядит подпись твоей мамы, черкнуть на этих трех экземплярах – и вуаля! Дело в шляпе. Кстати, нотариусы делают много денег, ты знала?
Я медленно моргаю, и она смеется:
– Ты уже решила, что мы не участвуем, да? А я тебе говорила, что сама судьба ведет нас. Давай пример подписи. Срочно!
– А почему маминой, а не папиной? – интересуюсь я. Найти подпись мамы гораздо сложнее, чем папы.
– Потому что фамилия дю Монреаль больше на слуху и более редкая, чем Форестье. Ты несовершеннолетняя, мама выступает в качестве твоего представителя, и у нее есть все права на твои фотографии. И да, ты аноним. В нашем случае Луиза будет кем-то вроде агента. Кто скрывается за личиной Луизы Форестье, узнать можно, но, по правде, это требует времени, денег на частного детектива и, разумеется, желания копать. А если мы напишем «Антуан дю Монреаль», пишите письма… Он входит в список пятидесяти самых богатых французов – не помню, на каком он месте, но это детали. И даже если мы не пользуемся его славой и за нами не бегают папарацци, вычислить, что на фотографии его загадочная дочь, – раз плюнуть.
При упоминании списка богатых людей по телу пробегает неприятный холодок, но я гоню нежданные мысли прочь. Я изучаю бумаги, которые она разбросала по столу, и ничего не понимаю. Юридический язык – не язык вовсе, а инопланетянские каракули.
– Ты что-нибудь понимаешь из написанного? – скептически вопрошаю я, и Марион ухмыляется:
– Разумеется.
Я пожимаю плечами:
– Ладно, у меня где-то было подписанное разрешение от мамы, только его надо найти, – я начинаю выворачивать содержимое шкафчиков, и в комнате не остается места, чтобы развернуться: повсюду валяются бумаги.