Падчерица Фортуны

— Вали отсюда! — заорал Виталик и легко толкнул Анну в плечо. Лакрицина поднялась на ноги и пошла прочь, она не могла поверить, но, похоже, друг семьи ее просто не узнал. Она шла, прибавляя шаг, и давно бросилась бы бежать, если бы не колено. Чем дальше она уходила от Виталика, тем сильнее у нее теплилась надежда, что он ее не узнает и не окрикнет.

— Еще раз появишься, — заорал Виталик ей в спину, — я вызову полицию!

Анна вздрогнула и остановилась, а затем прибавила шагу. Он ее не только не узнал, но и принял за наркоманку-воровку. Лакрицина добралась до метро, от всего пережитого ее просто трясло. Без приключений она доехала до автовокзала, забрала свое инвалидное кресло и поехала на остановку пригородного автобуса. Через десять минут уходил последний рейс на Ежайск. Во время всей этой суеты с Виталиком Афанасьевым Анна и не заметила, где обронила футболку, которой была повязана ее лысая голова, но сейчас это ее мало волновало. При помощи двух сердобольных женщин она оказалась внутри автобуса и наконец немного успокоилась, по крайней мере, у нее еще есть время хорошенько все обдумать.

То обстоятельство, что Марина Максимова — это и есть любовница Виталика Афанасьева, а в том, что они любовники, Анна уже не сомневалась, одновременно и обрадовало, и расстроило ее. Конечно, в своей теории о знаках по ту сторону реальности Маша оказалась права, но как теперь эти знаки связать воедино, Лакрицина не представляла. Если она убила Катерину, которая оказалась любовницей ее мужа Антона, значит ли это, что Виталик не имеет к этому событию никакого отношения? Значит ли это, что ему просто так «повезло» и он избавился от нелюбимой жены чужими руками? В том, что Катерина была нелюбимой женой, теперь уже сомневаться не приходилось. Вряд ли, оплакивая смерть любимой супруги, безутешные мужья крутят романы и остаются у любовниц дома.

Было около двух часов ночи, когда автобус подошел к пустой остановке в Ежайске, и Анну высадили на твердую землю все те же случайные попутчицы. Ночью осенью уже было довольно прохладно, Анна застегнула курточку на все пуговицы и пожалела, что потеряла в городе футболку — с непривычки лысина мерзла больше всего. Лакрицина развернулась и поехала в сторону своего временного убежища. «У меня есть еще почти месяц, — успокаивала себя она, маневрируя на коляске по неровной дороге. — Я обязательно все пойму, просто мне надо немного отдохнуть». Анна была настолько поглощена своими мыслями, что не заметила, как ей дорогу преградила странная троица. Два давно не бритых мужика неопределенного возраста и помятая улыбающаяся женщина с выбитыми передними зубами. Эта женщина напомнила Анне Ржаную Наталью, и Лакрицина вздрогнула и попыталась их объехать.

— Так ты говоришь, это она сегодня утром работала на нашей точке? — От мужика нестерпимо воняло мочой, перегаром и еще какой-то жуткой гадостью.

— Да, это она, лысая и с заклеенной бровью, я ее хорошо запомнила, — прошепелявила беззубая и закурила.

Анна замерла, она не понимала, о чем они говорят, но чувствовала, что ничем хорошим этот разговор для нее не закончится.

— Мы ей сейчас руки обломаем, чтобы знала, как лезть на чужую территорию, — пообещал второй мужик и сделал шаг в сторону Лакрициной. — Ты поняла, сука, что влезла на чужое место?

И тут до Ани дошло. Она вспомнила, что сегодня утром ей на автобусной остановке подавали милостыню, видимо, этот факт и возмутил местных «несчастных и обездоленных».

— Я ей сейчас рожу разобью. — Женщина докурила и замахнулась, Лакрицина автоматически оттолкнула ее руку, вскочила с кресла и что есть силы бросилась бежать. Она неслась, прихрамывая на правую ногу, в сторону ближайшей темной улицы, чтобы там спрятаться за домами. Отбежав на безопасное расстояние, Анна оглянулась — пьяное трио продолжало стоять как вкопанное, наверное, они не ожидали ее столь чудесного исцеления.

В свое временное убежище Анна вернулась совершенно без сил. Она открыла своим ключом дверцу в воротах, прошла мимо угнанной «Газели» и юркнула в дом. Проходя мимо кухни, только сейчас поняла, насколько проголодалась — за весь день она не съела ни крошки.