— Что интересного, если я умру в этом склепе? Ты что, снимешь на пленку мои предсмертные мучения и ПОТОМ будешь показывать гостям и хвастаться, как ты обошелся с любимой девочкой своего брата?!
— Ты не умрешь, — по-деловому сообщает Гога, задумывается и разъясняет:
— То есть ты, конечно, когда-нибудь умрешь… От старости. А пока посидишь возле моего брата, я тебя буду кормить… — он опять задумывается, — раз в два дня. А зачем чаще? Двигаться активно ты не сможешь, опорожняться будешь под себя, сама постараешься есть поменьше.
— Дикость какая, зачем ты это делаешь? — интересуюсь я севшим голосом.
— Потому что, — наклоняется Гога, и его лицо оказывается совсем рядом, — ты отняла половину меня. Половину сердца, половину печени, половину почки…
Он замолчал, вероятно, вспоминая, какие еще органы есть.
— Я не отнимала у тебя половину почки, — заявляю я категорично.
— Да?..
— Да! — кричу я уже в истерике. — Почек у человека две, можно сразу сказать, что я забрала одну целую! Еще — одно легкое, одно ухо, один глаз, половину мозга — это да, можно, я заберу правое полушарие?! Еще пять метров кишечника, одну ногу, одну руку и одно яйцо!
После слова “яйцо” (оно получилось самым громким) Гога отшатнулся. На меня, похоже, накатила самая сильная за последнее время злость.
— А почему — правое это… полушарие? — поинтересовался он после долгого молчания.
— Потому что, — я поднимаю вверх голову и сглатываю потекшую кровь, — правое полушарие мозга отвечает за воображение, художественные способности, артистизм человека, поэтому у тебя оно должно быть абсолютно усохшим, не больше козьей горошины.
С переднего сиденья медленно повернулся шофер и посмотрел на меня. Все это — в опять наступившей тишине, только слышно, как с противным звуком трется кожа его куртки о кожу спинки сиденья.
— Открой дверь! — требую я, дергая ручку.
— Сиди смирно! — тащит меня за куртку к себе Гога.
— Открой, меня сейчас стошнит! Я представила… я вдруг представила, как надрезаю мошонку и вытаскиваю твое яйцо! Ты видел когда-нибудь, как выглядит освежеванное яйцо?!
Шофер судорожным движением открыл свою дверь и высунулся наружу.
— Как большое бельмо в розовой сукровице и синих прожилках! — ору я в упоении.
Резкий утробный звук. Так, один готов. Теперь, по самолетной логике, все остальные пассажиры должны попросить кулечки или от звука рвоты, или от ее запаха.
И Гога Мазарин открывает свою дверцу и присоединяется к высунувшемуся шоферу.
Я отчаянно дергаю ручку. Закупорено. Рабочая куртка Сутяги катастрофически заливается кровью.
В тот момент, когда я, наконец, вытащила платок из джинсов и зажала им нос, из проезжающего мимо на большой скорости автомобиля по “Мерседесу” ударила автоматная очередь.
Шофер бросился закрывать собой хозяина, а я с платком под носом скорчилась под сиденьем.
— Кто это был? — спросил Гога, как только заполз в салон. — Ты заметил?
— Не успел, — коротко отрапортовал шофер, выключил свет в салоне и рванул на полном ходу, шлепнув на крышу “Мерседеса” мигалку с сиреной.
— Я уже неделю чист, как младенец, — удивленно пожал плечами Гога. — Я брата хоронил.
— Придурок! — прохрипела я, усаживаясь. — Зачем ты приперся в камеру хранения с саквояжем юриста Козлова? Это точно были люди Коржака!
— Убери сирену и спроси у этой сявки, что она хочет сказать, — приказал Гога шоферу, не соизволив повернуться ко мне.
— Девочка, — уставился на меня в зеркальце шофер, — мы тебя не понимаем!
— Смотри на дорогу! И скажи этому придурку, что я устроила западню в камере хранения для директора “Медикуна”, а приманкой был саквояж Козлова, который твой хозяин зачем-то приволок туда! Наверное, чтобы посильней поразить мое воображение!..
— А кто это — Козлов? — спросил шофер и заслужил похвальный кивок Гоги, из чего я заключила, что Гога либо забыл, кто убил его брата, либо вообще в суматохе похорон этим как-то не поинтересовался (а зачем, действительно, если мужик сразу же оказался без головы).
— Козлов — юрист из “Медикуна”, это ему Гоша отстрелил полголовы в “Кодле”.
— А ты стащила чемодан этого самого Козлова и подсунула в мой багажник, да? — бесстрастно, все так же демонстрируя свой профиль, замечает Гога. — Я думал, это твой чемодан. Там твоя фотография и ксерокопия свидетельства о рождении. Как ты могла сделать из чемодана приманку, если он у меня?
— Просто позвонила и сказала, что саквояж в камере хранения!
— Никто не смеет использовать меня, Мазарина Игоря Анатольевича, в своих целях! Никому и никогда это не удастся, запомни!
— Ко-а-а-анечно! — скептично замечаю я, вспомнив голубка Тихони.
— И не акай мне тут!
— Как ты меня нашел? — задаю я последний для сегодняшнего шоу вопрос, убеждаюсь, что уже достаточно успокоилась и кровь из носа больше не течет.
Поскольку Гога не удостоил меня ответом, все разъяснил выдержавший паузу шофер: