Падчерица Синей Бороды

– Нет, только не глаз! – Фрибалиус закрывает собой полку, на которой в маленькой банке плавает мутно-голубой глаз неизвестного мужчины.

– Вот как раз глаз мне обязательно нужен! У вас их было два, я помню!

– Один взяли на пособие в институт.

– А печенки нет поменьше? – я задумчиво осматриваю трехлитровую банку.

– Есть раковая, но тоже в большой банке.

– Еще я возьму зародыша, где наш зародыш с открытым мозгом?

– Эмбриончики у меня за шкафом, я их убрал, а то санитарки очень расстраиваются.

– Давай кусок прямой кишки с наростом и вот это сердце.

– Это свиное сердце.

– Свиное сердце? Зачем оно тут?

– Оно было в человеке. Ему пересаживали. Доброволец был по опытам.

Я составляю банки на отдельный стол. Пересчитываю. Семь банок. Одна – трехлитровая.

– Как ты это потащишь? – интересуется Фрибалиус.

– Сейчас упакую в коробку, а утром подъедет друг. Он на машине.

В дверном проеме возникает Офелия в простыне, хочет что-то сказать, но вместо этого дергается и блюет, обильно заливая пол.

– Вода, – замечает Фрибалиус. – Похоже, она тонула в ванне, пока мы с тобой беседовали в кабинете.

Сутяга подъехал к центральному моргу, как и обещал, в половине седьмого. Фрибалиус помог загрузить коробку в багажник, а Офелию, укутанную в одеяло, – на заднее сиденье, рядом с клеткой, в которой нахохлился белый голубок.

– Знаешь, что самое смешное? – хмыкнул Сутяга, когда мы отъехали.

– Да. Офелия умерла от передозировки, потом от переохлаждения, потом утонула, а все равно матерится.

– А мы едем на машине братьев Мазарини!!

– Действительно смешно… А куда ты везешь голубка?

– Голубка тебе Тихоня отдает на время. Пользуйся.

– А как им пользоваться?

– Главное, не выпускай из клетки. Как только выпустишь, он тут же полетит в «Кодлу» к Тихоне. Поэтому договоримся так. Открываешь клетку в состоянии полной безысходности, и мы сразу рванем на помощь.

– А он долетит?

– В прошлом году долетел из Питера. А сизый, с хохолком, вообще из Турции вернулся. Представь только, запрет тебя твой отчим в темнице, на окнах – решетки, во дворе – страшные собаки, и начнет точить нож!

– Откуда ты знаешь про нож? – подпрыгнула я.

– Я не знаю, это я так уговариваю тебя взять голубя. И когда надежда на освобождение совсем умрет…

– Сутяга! – осенило меня. – Я знаю, как вам с Тихоней и с голубем заработать десять тысяч.

Охранники-лесники не сказали ни слова. Молча стояли и смотрели на нас в машине. Сутяга занервничал:

– А у них ружья заряжены?

Когда я вышла и стала разминаться после долгой езды, старший лесник снизошел и поинтересовался, где меня носило.

– За птичкой ездила, – я достала клетку из машины. – В доме ни кошки нет, ни собаки! Могу я завести рыбок или птичку?!

– А что в коробке? – поинтересовался лесник.

– Консервы. Помоги занести в подвал.

Выбежала радостная Рита.

– Гадамер звонил пять раз! Пришлось врать, что ты отошла, потом, что ты упилась до бессознательного состояния, а он все равно просил тебя к телефону, и я мычала в трубку, как дура! – взахлеб докладывала она. Потом, перейдя на шепот, сообщила: – Но, по-моему, он что-то заподозрил. Теперь охранник забрал у меня телефон.

– Это нарушение прав! – возмутилась я на пределе громкости. – А если я заболею, а Рита забеременеет? А если у меня случится приступ аппендицита?

– Вырежем, – мрачно пообещал охранник Коля.

Поздней ночью, под завывание ветра и стук плохо закрепленных ставен, в кромешной темноте я пять раз прокралась из подвала в мансарду и обратно, перенося «консервы». Потом закрыла вход в чулан, зажгла в нем свет, подняла перегородку, за которую мне запретил заходить кореец, и аккуратно расставила семь банок, стараясь не поднимать глаз и не вдыхать.

Вымотавшись окончательно, я кое-как сползла по лестнице вниз и осталась передохнуть на нижней ступеньке.

Сказали лесники корейцу, что я сбежала, или нет?

Если сказали, он быстро примчится.

Пошатываясь от усталости, я отправилась на поиски связки ключей. На кухонном столе – нет, в коридоре на тумбочке – нет, в пальто Риты – нет. Она что, спит с ними?