Маманя вечно твердила: не играйте с бельевым катком, держитесь от него подальше. Ролики были действительно твёрдые, но всего-навсего резиновые. На донышке одного их них я вырезал значок хлебным ножом. Мне нравился жар-пар по всей кухне, когда маманя пропускала через каток простыни и папанины рубахи. Простыни так и переливались мыльной радугой, на них надувались громадные пузыри, а маманя вкладывала уголок очередной простыни в каток и проворачивала ручку. Простыня вытягивалась из воды, как загарпуненный кит. Вода стекала по ней, и пузыри лопались. Радуга втягивалась между роликов, а выползала гладкой, обыкновенной тканью. Сверкание куда-то пропадало. Ещё простынку! резина скрипит и стонет, а потом легко проглатывает ткань. Помогать маманя запретила. Мне разрешали только стоять за стиральной машиной и сторожить бельё в красном тазике: тёплое, какое-то хрусткое, тяжёлое. Чтоб пальцы были в безопасности. Одёжки поменьше я ловил с другой стороны и складывал стопкой на простынях. Таз наполнился. Теперь время складывать в машину пелёнки. В кухне клубился пар, который очень меня занимал, на стенах оседала влага.
Битум на дороге пузырился. Для игры требовались палочки от мороженого. Играли мы первый раз в году, поэтому загодя их не заготовили. Я с Кевином и Лайам с Эйданом — всего нас было четверо. Иэн Макэвой гулять не пошёл — у него болели ноги. Сильные приступы боли в спине, сказала его маманя, на почве роста. Мы стучались в парадные двери только поздно вечером, играя в постукалочку. На моей стороне улицы в воротах тенёк и прохлада; одно удовольствие, особенно в жаркие дни. Туда никогда не заглядывало солнце. В углах нашей арки годами копилась пыль: рассыпались пластмассовые машинки, прыгая по гравию. Под дверью были просверлены три небольшие круглые дырочки для вентиляции подвала, чтоб там всё не заплесневело. Если в дырку провалится, скажем, солдатик, прощайся с ним навеки. А ещё оттуда мыши выбегают. Палочкой от мороженого удобнее всего расковыривать пузыри. Ею можно поправить пузырёк, сплющить его, собрать воздух в одну сторону — что угодно.
Сильные приступы боли на почве роста. Иэна Макэвоя привязали к постели. Рот заклеили пластырем, чтобы не стонал, как Джону Уэйну в кино. Когда ковбою прострелили ногу, друг влил ему в рану виски. Я накапал виски на Синдбадову болячку: совсем чуток. Он стонал и корчился ещё до этого, поэтому не знаю, болело ли у него от виски, как у Джона Уэйна, и помогло ли ему.
Мне с Кевином досталась та сторона, где магазины, а Лайаму и Эйдану — другая. Нам больше повезло: там этих палочек до фига и выше. Синдбад с нами не гулял, снова болел. Если к вечеру не оклемается, маманя вызовет врача. Она всегда повторяла, что мы оба только и ждём каникул, чтобы расклеиться и разболеться. Шли пасхальные каникулы, Светлая Пятница. Небо было синее-синее.
Все мостовые в Барритауне делались цементные. Где не перекопано, везде цемент, а швы заливали битумом. С первого взгляда трудно отыскать, где битум размяк и пузырится, зато если нашёл — здорово. Старая корочка серая и вся в морщинах, как шкура у слона вокруг глаз, но под этой шкурой, только ковырни, скрывался свежий битум, чёрный, сочный, похожий на ириску. Если расковырять пузырь, полезет свежий, не запылённый битум; верхушка пузыря лопнет — и получится вулкан. Извержение, булыжники во все стороны, все умирают со страшными криками:
— Нет, нет, только не это! Спасите! А-а-а…
Пчёлы, например. Если, конечно, наловить получится. Потрясёшь хорошенько банку, — пусть пчела наверняка оцепенеет до полусмерти, — и переворачиваешь вверх дном, прежде чем она очухается. Мы подталкивали пчелу палочкой поближе к вулкану, и наконец, она увязала в битуме. Мы наблюдали. Трудно понять, больно пчеле или нет: она же не кричит, не ругается. Потом разрывали пчелу пополам и хоронили в битуме. Я непременно оставлял пчелу в битуме, для примера остальным. Нередко пчеле удавалось спастись. Если не полоумная, вылетит, когда мы перевернём банку, и не разобьётся оземь. Пусть летит, мы не держим. Пчёлы могут зажалить до смерти, но кусаться им не нравится, они нападают только в безвыходных ситуациях. Не то, что осы. Осы кусаются нарочно. Один парень из Рахени случайно проглотил пчелу, она ужалила его в горло, он умер. Задохнулся. Бежал, разинув рот, и пчела влетела в горло. А когда умирал, раскрыл рот, чтобы попрощаться, и пчела как вылетит! По крайней мере, так болтали. Мы наполняли банки листвой и цветами, чтобы пчёлы чувствовали себя как дома. Против пчёл мы ничего не имели. Они же мёд делают.