Так, ещё до рассвета 16 мая, под сильным обстрелом, проломы были заграждены рогатками, бочками и мешками с землёй. Все остающиеся защитники Акры, были полны решимости, отстоять свой город!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
– Убирайтесь! – зло крикнул Гийом де Боже, когда загрузившись, корабль короля взял курс на Кипр. За ним, вытягивались из гавани и остальные корабли с беженцами.
Подошёл раненный, шатающийся, грязный, забрызганный кровью врагов, командор Тибо Годен.
– Сир, мы отбили один приступ, но сарацины готовят новый.
Великий магистр поспешил к пролому, у ворот святого Антония.
Нет лучших воинов, чем рыцари, всю жизнь обучающиеся владеть оружием, умеющие убивать, и с готовностью, идущие на смерть. В проломе, плечом к плечу встали тамплиеры и госпитальеры, тевтонцы и лазариты, рыцари Ордена святого Фомы и Защитники Гроба Господнего. И ужасная битва, закипела на руинах стены, на обвалах камней, политых кровью и заваленных трупами.
Султан ругался, топтал землю ногами, рвал на себе волосы, видя как раз за разом, накатывают на крепость его отряды, но не сумев преодолеть рыцарей, загородивших пролом в стене своими телами, в страхе и панике бегут назад.
И тогда султан, бросил в битву своих испытанных и грозных мамлюков.
– О-о-о! Вот это уже серьёзно! Славно! Давно пора! – зашумели рыцари, готовясь к схватке с достойным противником.
Впереди мамлюков, во множестве бежали, самые ревностные религиозные фанатики, нефтеметатели. Погибая под обстрелом лучников и арбалетчиков, но истово веруя, что каждый, кто падёт в битве с неверными, попадёт в райские кущи, где сладкоголосые девы гурии, вечные девственницы, будут услаждать их, они добежав, кидали в христиан горшки с зажженной нефтью и серой. Всё заволокло едким, чёрным дымом, горела земля, горели камни, горели люди. И из туч этого смрада, тысячами летели в защитников Акры стрелы и дротики.
– Во славу Христа и Животворящего Креста Господнего! – дал призыв Гийом де Боже, и рыцарство, навалилось на мамлюков.
Жуткая была битва! Густаво де Вальверде, уже и перестал вести счёт, убитым им сарацинам, а враг всё лез и лез. Пот заливал глаза, рукоять меча была липкой от крови, дым разъедал грудь. Сарацины не давали им передыху. Используя своё численное преимущество, они отводили свои уставшие, поредевшие отряды в тыл, и кидали в бой новые. Защитники Акры такой возможности не имели, потери среди них были большие, и каждый воин был на счету, и каждый из них, дрался и за себя, и за павших в битве братьев.
Пока мамлюки пытались проломить рыцарей, тысячи простых воинов из египетского войска, расчищали завалы, оттаскивали в стороны камни.
Пролом в стене ширился, а силы защитников были на исходе.
В самый критический момент, из-за клубов чёрного дыма, во фланг мамлюкам, ударил какой-то подошедший отряд.
– Святой Марк! – кричали они, и по этому кличу, рыцари узнали венецианцев, поспешивших на смертельную битву, во главе с Пьеро Мастелли.
И хвалёные мамлюки султана, краса и гордость его армии, бросились бежать.
Султан Халил, яростный в бешенстве, найдя козла отпущения, приказал арестовать эмира Дамаска Хосама ад-Дин Ладжина.
Сарацины отошли, и установилась тишина.
Впервые за 12 дней.
Прекратили обстрел вражеские камнемёты, притихли лучники за заграждениями из бревён и натянутых кож, перестали рваться ко рву толпы, засыпающие его. Тишина…
Гийом де Боже, поймал себя на мысли, что какой-то он стал плаксивый в эти последние дни, когда смахивая набежавшие из глаз слёзы, склонился над телом Пьеро Мастелии.
– Вот…и мы…пригодились… – шептали губы храброго венецианца, и пузырилась на них кровавая пена. – Матерь Божья Пресвятая Дева Мария… – прохрипел он ещё, и умер.
Великий магистр тамплиеров, нежно закрыл его глаза и зашептал молитву. Подошёл и Жан де Вильер, и тоже встав на колени, присоединился к нему.
Энрике де Ла Рока, сел на камень, вытянув дрожащие от усталости ноги, и неожиданно запел старинную воинскую песню:
Мы храбро бились, но враг сильнее
А мы не искали пути к спасенью
Никто не дрогнул, не побежал
И каждый изведал стали разящей
Всем нам воздаст по заслугам Господь!
За Веру в Него и деяния наши!
Маршал Ордена Пьер де Севри, перевязывая пробитую стрелой руку, зло сказал: