— Это не христианское милосердие! — огрызнулась она. — А даже если и оно, то практичное. К четвергу их тут будет десять тысяч, десять тысяч ртов, которые нельзя накормить, сидя в конце линии снабжения в двести лиг длиной. В Арелате это будет проще, как в городе, так и в деревне. Потому что еда, которая едет через горы, предназначена не для голодающих, правда, Майкл?
— Нет, она для армий. — Он поднял взгляд от отчета о разногласиях в Арелате и посмотрел в глаза Бланш. — А Габриэль ничего такого не говорил.
— Он об этом не подумал. Пришлось думать мне.
Майкл выглянул в маленькое окошко.
— Ненавижу принимать решения, — признался он, — но ты права. Если мы сможем отправить десять тысяч ртов через горы в Митлу и Верону, давай сделаем это. Им придется уйти послезавтра. Изюминка вернется через три дня, если не будет сражений. Большой обоз пройдет мимо нее… сегодня вечером? Я надеюсь.
Бланш уже писала приказ.
Оставалось двенадцать дней до открытия врат. Габриэль внезапно проснулся, и мозг его лихорадочно заработал. Первая его мысль была о Бланш — он подумал, что до нее всего сорок лиг, и представил, что она может сейчас делать. Неловко накинул плащ на оруженосца и пажа, которые крепко спали.
Некоторое время он лежал. У него болела спина, он вытянул сначала серебряную руку, которая никак не отреагировала, а затем вторую, которая болела от старых ран и еще оттого, что он ее отлежал. Бедра болели, плечи болели, и он лежал, думая об умирающих людях.
В середине ночи он скатился с груды срезанных папоротников, принесенных, чтобы императору было «удобно», медленно поднялся на ноги, дрожа от холода. Поковылял прочь, чувствуя себя в три раза старше, чем на самом деле.
Его шаги разбудили Анну, и она принялась за дела: принесла медный котелок, вскипятила воду на костре и заварила чай из еловых почек, как учила ее мать. Добавила в него ложку меда и сунула чашку в руку императору. Фрэнсис Эткорт хромал к костру с черно-белой птицей на руке и кожаной папкой. Анна знала, что это важно, и ускользнула прочь, к Ателию.
Габриэль отпил чая и вынул послание из маленькой трубки на левой ноге огромной птицы. Птица схватилась за его большой палец, как за насест, и порвала его замшевые перчатки.
— Это и есть знаменитый Е тридцать четыре?
— Он самый, — с удовольствием сказал Эткорт.
Габриэль погладил птицу по перьям и поцеловал в макушку.
— Ты, наверное, всех нас спас, милый.
Е.34 оказался первой птицей, которая пережила путешествие в Арле и обратно, сообщив им, что цитадель на горе все еще борется. Держа птицу на одной руке, другой Габриэль развернул свиток и улыбнулся. Это был почерк Бланш, и чернила едва высохли. Она проснулась раньше него.
«Обоз 4 на месте. Изюминка движется на север, ее кавалерия может добраться до Сан-Коломбо сегодня. Кларисса собирает урожай, мы сами ходили в поля еще вчера, я устала. Е.16 принесла отчет об ужасном нападении на Гавр, потери кораблей огромны. Винят „морских чудовищ“. Я послала сэра Георгия на юг с этрусскими беженцами. У нас все хорошо. Когда ты приедешь?»
Последнее слово было подчеркнуто и заставило его улыбнуться. Как и несколько беспорядочная подача информации. Хотя…
У них было восемь обозов, некоторые целиком состояли из скота. Четвертый — самый большой обоз из повозок, и его прибытие стало еще одной крошечной победой. Габриэль посчитал в уме и понял, что Изюминка приведет основные силы в Арле за восемь или девять дней до открытия врат — на день позже его собственного отряда. Кларисса сосредоточилась на сборе урожая в Арелате, это зерно нужно было всем.
Подручные Эша напали на крупный морской порт Галле, а значит, Эш тратит силы на морских чудовищ. Прочитав письмо Бланш, Габриэль сразу оценил последствия репатриации тысяч этрусских крестьян и бывших солдат, захваченных Некромантом. Его передернуло при мысли, что он не подумал отправить их туда, где они могли бы себя прокормить.
Он поцеловал письмо.
Затем появился Ион Ганг с табуреткой и совал ее под ноги императору, пока тот не сел. Монтеверди, его трубач, раздобыл горячую воду. Принесли другую табуретку для Эткорта, который очень обрадовался — ему было уже за сорок.
До рассвета Габриэль успел побриться и надеть чистую рубаху под засаленную куртку. То же сделали Эткорт и Том Лаклан. Все пожитки погрузили на пару лошадей. Тоби продолжал тренировать Анну, хотя ей это было не так уж нужно. Габриэлю хотелось вмешаться, но вместо этого они с Эткортом надели перчатки, взяли мечи и баклеры и обменивались ударами, пока их тяжелое дыхание не заклубилось облачками в горном воздухе. Том Лаклан объезжал войска на лошади, вернулся и спешился. Он был уже в доспехе, но тоже взял баклер.