Но Маленького О’Грейди преследовало видение: директора «Грайндстоуна» — все девять! — собрались за круглым столом в обветшалом, старомодном зале и ждут его. Диллу и Джайлсу, Прочнову и Адамсу не удавалось застать их всех вместе, а ему удастся. Перед его мысленным взором появилась еще одна фигура — фигура маленького Теренса О’Грейди — поборника чести и справедливости, защитника бедных девушек с разбитыми надеждами, обличителя невежества, глупости, жестокого равнодушия, — всего того, что ожесточало сердца страдающих талантов.
— Прочь с дороги! — крикнул Маленький О’Грейди. Он оттолкнул Прочнова, нахлобучил шляпу и выбежал из комнаты. Он скатился по лестнице с шестого этажа и внизу оказался лицом к лицу с Гоуэном.
— Конкурс! — яростно воскликнул О’Грейди.
— Знаю, — ответил Гоуэн. — Но есть и более свежие новости. Для просмотра зимней выставки они создали комитет под председательством какого-то «эксперта». Я даже имени его не слышал. Они хотят выявить самого способного из нас и решить, пригоден ли вообще кто-нибудь из нашей братии для выполнения их замысла.
— Ах, так? — взвизгнул О’Грейди.
— Больше того, старый Розенберг предложил понизить ассигнования на отделку с двадцати пяти тысяч до четырех. В случае неудачи они потеряют только эти четыре тысячи.
— О! — снова взвизгнул О’Грейди, срываясь с места.
— Куда ты мчишься? — спросил Гоуэн.
— В банк! В банк! — крикнул О’Грейди, да так, словно это сам революционный Париж вопил: «A la lanterne! A la lanterne!»[49]
И снова О’Грейди представилось заседание девятки. Он даже услышал их голоса. «Здесь мы не найдем нужных людей, — говорит Холбрук и вносит свое первое и — надо отдать ему справедливость — последнее предложение: — Вызовем кого-нибудь из восточных штатов».
«Здесь нет подходящих людей, — заявляет Гиббонс (как О’Грейди ненавидел его сейчас!). — Вызовем кого-нибудь из-за границы».
«Нечего нам куда-то обращаться, — слышится голое Хилла. — Надо искать в городе. Мы безусловно найдем здесь кого-нибудь, кто может выполнить наш заказ», — и Джеремия Макналти соглашается с ним.
«Зачем вообще тратить четыре тысячи долларов? — спрашивает Саймон Розенберг. — Даже тысячи много. Побелить — и делу конец! Зато какая экономия!» — и Оливер Дауд поддерживает его.
Их гнусные реплики отчетливо звучали в ушах Маленького О’Грейди, и он почувствовал, как у него вырастают крылья.
— Прочь с дороги, Гоуэн! — крикнул он и со всех ног помчался по улице.
— Да, они здесь, — сказал служитель, стоявший перед перегородкой из черного орехового дерева и матового стекла. — Но сейчас они заняты.
— Заняты? — спросил Маленький О’Грейди. — Это мы еще посмотрим!
Он проскользнул мимо служителя, с силой толкнул легкую дверь и ворвался в комнату, где происходило заседание правления.
Да, они все были здесь, включая двух или трех незнакомых О’Грейди лиц, — он не видел их в тот первый раз. О’Грейди заметил и близнецов Морреллов, причем один из них смотрел кающимся грешником, а другой был настроен вызывающе. Эндрю Хилл, который вел заседание, не мог скрыть своего смятения — О’Грейди видел, как у него тряслась бородка, и, казалось, слышал, как стучат зубы.
Дело в том, что именно Эндрю дал распоряжение скупить по сумасшедшей цене, установленной биржевыми маклерами, все выпущенные «Булавочно-игольным синдикатом» и ничем не обеспеченные акции. «Булавочно-игольный синдикат» зашел слишком далеко, слишком раздался, и сейчас его лихорадило, а в унисон с ним дрожал всем телом Эндрю и остальные восемь директоров. «Грайндстоун» либо мог остаться, как нечто единое, целое, пригодное к употреблению, либо разлететься вдребезги, рассыпаться на тысячи жалких осколков.
Маленький О’Грейди взглянул на присутствующих; у всех на лицах были написаны угрызения совести, стыд и раскаяние. Так, так! Выходит, они поняли, как несправедливо отнеслись они к нему и к Игнасу, к Диллу, Пресиозе и всем остальным! «Чего они уставились на меня! — подумал Маленький О’Грейди. — Но на этот раз им не отвертеться. На этот раз я их допеку! Они поймут, что ошибались!»
Как вытянулись их физиономии! Как бегают у них глаза! Как они повесили носы! Кто же обманул их? Конечно, близнецы Морреллы. Не зря они имели такой солидный опыт мошенничества. Он пригодился им и тут.
Слушая Ричарда и Робина Морреллов, члены правления то морщились, то стонали и, казалось, готовы были завопить. «Я тоже приложу к этому руку», — подумал О’Грейди.
И он начал говорить, не давая растерянным директорам возможности прервать его. Он обвинил их в медлительности, неискренности и нерешительности. У них было семь пятниц на неделе; они говорили одно, а делали другое. Он и его друзья трудились, думали, изучали, искали, ломали голову. А чем их отблагодарили почтенные бизнесмены? Ничем, абсолютно ничем! Наоборот...
— Вон отсюда! — сурово сказал Эндрю Хилл. — У нас важные дела!