Падение Элизабет Франкенштейн

«Все мы просто предметы», – ответила я, потому что была предметом для людей, которые меня вырастили. Виктор задумался. Он протянул мне птенца, как будто я хотела подержать этот маленький мертвый комочек.

Я взяла его. Он пристально наблюдал за мной, так что я постаралась показать себя храброй и любознательной, как он. Я вела себя так, словно мы не делали ничего ужасного. Я сказала: «Надо вскрыть его, посмотреть, где у него сердце. Может, тогда ты поймешь, почему оно остановилось».

Виктор выглядел так, как чувствовала себя я, обнаружив гнездо: как будто он нашел сокровище.

Я вздохнула. Вместе с пониманием, что я впервые рассказала эту историю до конца, на меня напало оцепенение.

– Из всех преступлений Виктора, из всех убийств, о которых мне теперь стало известно, этот крошечный птенец занимал мои мысли больше всего. Возможно, потому, что думать о птице было проще, чем о Жюстине или Уильяме. Но скорее потому, что я была соучастницей. В тот день я сделала себя его Элизабет. Я наблюдала за тем, что он делал, – без колебаний, без осуждения. Я продолжала наблюдать все наши детские годы. Я никогда не спрашивала, что произошло с рукой Эрнеста в загородном доме. Я просто разобралась с этой проблемой и позаботилась о Викторе.

Я никогда не спрашивала, а он никогда не рассказывал, и каждый из нас полагал, что защищает другого. В момент нашей встречи я запачкала руки в крови. Стоило ли удивляться, что он решил, что я всегда буду принадлежать ему?

Вот тогда-то, подумала я, тогда-то я и перестала быть просто Элизабет и стала его Элизабет. А теперь я не могла быть ни той, ни другой.

– Господь милосердный, – сказала сиделка. – Что они с вами сделали?

Я выпрямилась в постели, потрясенная тем, что со мной заговорили. Ее лицо действительно было мне знакомо, но в тусклом свете лечебницы мне понадобилось несколько секунд, чтобы это осознать.

– Мэри? – спросила я, не веря своим глазам.

Она села, сдернула белый чепец и положила его на кровать рядом со мной.

– Вас было непросто выследить, дорогая.

– Как давно вы здесь работаете?

Голова шла кругом; я никак не могла осмыслить появления здесь, в этом аду, кого-то из прошлой жизни.

– Я здесь не работаю, глупышка. Я пыталась добиться разрешения с вами увидеться, но мне не позволили. Так что я просто стащила их форменную одежду. Выбраться из этой лечебницы нелегко, а вот попасть внутрь проще простого.

Я подняла бровь.

– Так просто, что я сделала это во сне.

– Я предпочла способ, который позволит мне покинуть это место, когда я покончу с делами. – Она нахмурилась, изучая мое лицо. Я вдруг представила, какой, должно быть, у меня вид. Мои руки метнулись к волосам, чтобы их пригладить, но она помотала головой. – Я сожалею о том, что с вами сделали, – сказала она. – Я подозревала в вас сообщницу Виктора, но теперь думаю, что вы просто одна из его жертв.

Я подалась вперед и схватила ее за плечи. Наверное, слишком сильно, но я не могла себя сдерживать.

– Вы знаете про Виктора? Про то, что он сделал?

– Про убийства? О да. Я докопалась до истины.

– И вы видели чудовище?

Мэри нахмурилась, и я мгновенно пожалела о своих словах. Теперь она решит, что я и правда безумна, и перестанет со мной разговаривать!

Но она продолжила:

– С вашего отъезда я не получила от дяди ни единой весточки. Я начала беспокоиться. Однажды какой-то рыбак сетью вытащил из реки несколько тел. Охваченная предчувствием беды, я пошла в мертвецкую, куда их отправили на хранение до тех пор, пока кто-нибудь не выяснит, откуда они взялись.

– Вы встретили того ужасного человека? С лицом хорька?

Она покачала головой.

– Нет. Мне сказали, что сторож мертвецкой исчез вскоре после вашего отъезда. Я пошла посмотреть на тела, но меня ввели в заблуждение. Это были не столько тела, сколько части тел. Руки. Ноги. Торсы. У одного тела голова и торс были целые. Даже куртка была на месте. Лицо пострадало за время, проведенное в воде, вздулось и расплылось до неузнаваемости. Никогда не забуду этого зрелища. Но я узнала куртку. Я залезла в карман и достала крошечное Писание в филигранном окладе, которое дядя всегда носил с собой. Страницы, которые он так любил, размылись от воды, осталась только пустая оболочка.

Она помолчала; на ее лице появилось затравленное выражение.

– Пустая оболочка книги, пустая оболочка дяди. Это был он.

Мэри встала и зашагала по крошечной комнате.

– Сначала они думали, что тела разложились в воде до такой степени, что распались на части. Но состояние тела моего дяди заставило их присмотреться к находкам внимательней. Потому что верхушка черепа над тем местом, где раньше находилось лицо, была аккуратно, с хирургической точностью срезана.

Она наконец остановилась и посмотрела на меня, вздернув подбородок.