Падение Элизабет Франкенштейн

Франкенштейны забрали меня с озера Комо и взяли с собой в путешествие по Европе. Я была слишком мала, чтобы оценить что-то помимо полного желудка и отсутствия побоев. Но не настолько мала, чтобы не понимать шаткости своего положения. Когда мы наконец сели в лодку и нас повезли в их уединенный дом на противоположном от Женевы берегу озера, мне казалось, что мы плывем по воздуху. Стоял ясный день, и вода вокруг отражала безоблачное небо, как зеркало.

Дом вынырнул из-за деревьев, словно в сказке. Он лежал в засаде, готовый нас проглотить. Остроконечные крыши впивались в небо, словно зубы. Все в нем было заостренное: окна, двери, даже кованые ворота, которые медленно открылись, пропуская нас внутрь.

Каким-то шестым чувством я понимала, что это дом-хищник. Но я была умна, как кролик – юркий, сообразительный, маленький кролик. Я взяла мадам Франкенштейн за руку и, задрав голову, заулыбалась.

– Ах, – сказала она удивленно; она всегда удивлялась, когда вспоминала обо мне. Она улыбнулась и погладила меня по голове. – Тебе здесь понравится. И Виктору это пойдет на пользу. И всем нам.

Одна из трех служанок отвела меня в комнату. Четыре столбика кровати перекликались со свинцовыми прутьями на окне, из-за чего комната напоминала клетку. Но матрас был мягкий, а одеяла – теплые, и бдительность зверька была усыплена.

Просыпаясь по утрам, несколько драгоценных секунд я лежала с крепко зажмуренными глазами. Я вспоминала ощущение пустого живота, жестокие побои, страх, холод и всегда – неизменно – голод. Несколько драгоценных секунд я держалась за эти воспоминания, а потом открывала глаза и улыбалась.

Меня продали Франкенштейнам за пару монет, и я жила в страхе, что и они когда-нибудь меня продадут. Я зависела от их милости, поэтому я делала все, что было в моих силах, чтобы сохранить их любовь. Возможно, они бы простили мне непослушание, но я не собиралась рисковать. Никогда.

Я нравилась Виктору, но он был всего лишь ребенком. Мадам Франкенштейн большую часть дня проводила в постели. Я не могла положиться на ее доброту. А судья Франкенштейн никогда даже не обращался ко мне напрямую, а к моему присутствию относился с тем же равнодушным снисхождением, какое он проявил бы, приведи его жена бродячую собаку.

Мне необходимо было стать той, кого они полюбят. И потому я выбиралась из постели, оставляя в ней все свои желания, и надевала неизменную кроткую улыбку так же, как надевала теплые носки.