Падение Элизабет Франкенштейн

Случайная прозорливость, проявленная мной, когда я устроила Жюстину к нам гувернанткой, несказанно облегчила мое существование. Я довольно редко имела дело с маленьким Уильямом и Эрнестом, который теперь ходил в городскую школу. Это были славные дети, но они напоминали иностранный язык, который я понимала и могла использовать, но которым не владела свободно.

В доме Франкенштейнов Жюстина расцвела. Она была готова работать за пятерых, но я не позволяла судье Франкенштейну этим воспользоваться. В конце концов, она не была низкого происхождения.

Если уж начистоту, я подозревала, что ее семья была благороднее моей.

Хотя за все эти годы я ни с кем не делилась своими страхами, с отъездом Виктора и смертью мадам Франкенштейн они всплывали наружу всякий раз, когда я обедала вместе с судьей Франкенштейном. С каждым аккуратным укусом, каждым безукоризненно элегантным глотком я гадала: не выдала ли я себя? Не поймет ли он? Быть может, он уже подозревает?

Они купили меня, поверив в ложь.

Иначе и быть не могло. По прошествии времени смехотворная неправдоподобность моей истории стала еще более очевидна. Однажды мадам Франкенштейн рассказала мне, как именно им меня представили. Это была сущая нелепица. Откуда у злобной мегеры, живущей в нищете в лесу, могла взяться дочь арестованного итальянского дворянина? Ее рассказ, основанный на политических дрязгах и конфискованных Австрией богатствах, напоминал детские сказки, которые я рассказывала Уильяму на ночь. «Красавица-жена умерла, дав жизнь еще более красивой дочери! И хотя она была ангелом, ее обезумевший от скорби и гнева отец не мог прекратить праведную борьбу с теми, кто опорочил его доброе имя! Его заключили в темное подземелье, а дочь влачила существование в нужде и лишениях, пока на ее пути не появилось доброе и великодушное семейство, которое в одну секунду распознало в ней благородную кровь».

Я бы сожгла книгу, предложившую мне подобные банальности. Куда вероятнее все было так: опекунше я досталась от сестры или кузины. Кормить лишний рот ей не хотелось. Когда Франкенштейны сняли дом на озере Комо и она увидела их юного сына, она ухватилась за возможность продать прелестное дитя, хорошенько причесав его и сопроводив романтичной биографией.

Итак, меня уже давно мучили тревожные мысли о моем происхождении, когда судья Франкенштейн – после кончины жены он совсем исхудал, а здоровье его пошатнулось – обратился ко мне за обедом спустя шесть месяцев после отъезда Виктора:

– Скажи мне, помнишь ли ты своего отца?