Падение Гипериона

В голонише появился столб тумана, а в нем — изображение окрестностей. Шахта и космопорт, быстро уменьшаясь, исчезли внизу, после чего линия горизонта и далекие горы подпрыгнули и закачались — корабль уворачивался от зенитных ракет. Несколько лучевых пушек попытались взять их в клещи, но внешние поля легко отразили атаку. Горизонт вдруг резко отдалился и выгнулся, а лазурное небо потемнело и через несколько секунд обернулось черной космической ночью.

— Место назначения? — спросил корабль.

Консул закрыл глаза. За его спиной зазвенели колокольчики, сигнализируя, что Тео Лейна пора перенести из реанимационной камеры в хирургический блок.

— Сколько времени осталось до встречи с флотом Бродяг? — спросил Консул.

— Тридцать минут до Роя как такового, — ответил корабль.

— А когда мы войдем в зону поражения?

— Они уже взяли нас на прицел.

Лицо Мелио Арундеса оставалось невозмутимым, но пальцы, сжимавшие подлокотник, побелели от напряжения.

— Хорошо, — сказал Консул. — Направляйся к Рою. Избегай кораблей Гегемонии. Сообщай по всем каналам, что мы — безоружный дипломатический корабль, испрашивающий согласия вступить в переговоры.

— Это послание, санкционированное секретарем Сената, передается по мультилинии и на всех частотах.

— Отлично, — упавшим голосом произнес Консул и указал на комлог Арундеса. — Который час?

— Шесть минут до рождения Рахили.

Консул откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза.

— Ваш долгий путь никуда не привел, доктор!

Археолог встал и, освоившись с искусственной гравитацией, медленно направился к роялю. Постояв несколько минут на месте, он выглянул в иллюминатор, за которым в бархатно-черном небе сиял лазурный полумесяц стремительно удаляющейся планеты.

— Посмотрим, — прошептал он. — Посмотрим.

Глава тридцать восьмая

Сегодня мы выехали на болотистую бесплодную равнину. Я узнал ее — это Кампанья. И как бы в честь данного события, на меня накатывает новый приступ кашля. Кровь хлещет ручьем, и на этот раз гораздо сильнее, чем ночью. Ли Хент вне себя от тревоги и собственного бессилия. Ему приходится держать меня за плечи во время судорог, а потом чистить мою одежду тряпкой, смоченной в ближайшей речушке. После того как приступ миновал, он тихонько спрашивает меня:

— Что еще я могу сделать для вас?

— Собирайте полевые цветы, — произношу я, задыхаясь. — Именно этим занимался Джозеф Северн.

Хент отворачивается, поджав губы. Не понимает, что это не бред и не злая ирония больного, а чистая правда.

Маленькая коляска и усталая лошадь тащатся по Кампанье, все ощутимее встряхивая нас на ухабах. Вечереет. Мы проезжаем мимо лошадиных скелетов, валяющихся у самой дороги; мимо развалин старой гостиницы и величественно замшелых руин виадука и, наконец, мимо столбов, к которым прибито что-то вроде палок белого цвета.

— Указатели? — спрашивает Хент, не догадываясь, что скаламбурил.

— Почти, — отвечаю я. — Кости бандитов.

Хент таращится на меня, подозревая, что болезнь окончательно помутила мой разум. Возможно, он прав.

Позже, уже выбравшись из болот Кампаньи, мы замечаем вдали движущееся красное пятно.

— Что это? — взволнованно спрашивает Хент. Я понимаю его: он все еще верит, что с минуты на минуту нам встретятся люди, а там и исправный портал.

— Кардинал, — отвечаю я, не покривив душой. — На птиц охотится.

Хент обращается к своему увечному комлогу.

— Кардинал — это же птица... — недоуменно говорит он.

Я киваю в знак согласия, смотрю на запад, но красное пятно уже исчезло.

— А также духовное лицо, — замечаю я. — Как вам известно, мы приближаемся к Риму.

Хент смотрит на меня, морща лоб, и в тысячный раз посылает общий вызов по комлогу. Но вокруг полная, ничем не нарушаемая тишина. Ритмично поскрипывают деревянные колеса веттуры; монотонно высвистывает трель за трелью далекая птица. Может быть, кардинал?

Мы въехали в Рим, когда облака зазолотились в первых отблесках заката. Наша хрупкая коляска, трясясь по булыжной мостовой, вкатывается в Латеранские ворота, и за ними сразу же открывается Колизей. Заросший плющом, загаженный тысячами своих жильцов-голубей и несравненно величественный. Куда более величественный, чем знакомый по голограммам его каменный портрет. Сейчас мы видим его в былом обличье, не стиснутым нелепыми экобашнями. Он царственно расположился среди полей и хижин, на границе города и мира. На почтительной дистанции от него раскинулся Рим — россыпь крыш и руин на легендарных семи холмах, но Колизей затмевает все.

— Боже, — шепчет Ли Хент. — Что это?

— Все те же кости бандитов. — Я пытаюсь шутить, еле-еле выговаривая слова в страхе перед новым приступом кашля.

Мы едем под перестук копыт по пустынным улицам Рима — города Старой Земли девятнадцатого века. Между тем вечер вступает в свои права, набрасывая на все покрывало мрака. Нигде ни души, лишь над куполами и крышами Вечного Города кружат голуби.

— Где же люди? — испуганно шепчет Хент.

— В них нет необходимости, — отвечаю я, и мои слова отдаются странным эхом в темном каньоне городских улиц. Езда по булыжной мостовой ничуть не приятнее, чем по ухабам проселочных дорог.