Падение Гипериона

Лишь перед самым рассветом Ламия Брон забылась тревожным сном. Ее видения были полны странных, запредельных образов и звуков: вполуха услышанные, вполразума понятые обрывки бесед с Мейной Гладстон, комната, плавающая посреди космоса, люди, идущие по коридорам, где стены бормотали, как плохо настроенный приемник мультилинии. И во всех этих горячечных видениях и бессвязных картинах трепетало до безумия живое ощущение, что Джонни — ее Джонни — близко, совсем рядом. Ламия закричала во сне, но крик утонул в нестройных отголосках остывающего в ночи Сфинкса и шелесте перегоняемых ветром дюн.

Внезапно Ламия проснулась, словно кто-то включил сознание. Сол Вайнтрауб, вчера сам напросившийся на пост караульного, дремал у низкого входа в комнату, приютившую паломников. Его крохотная дочка спала в гнездышке из одеял рядом с ним, во сне она перевернулась на животик, и в такт дыханию на ее губах дрожали пузырьки слюны.

Ламия огляделась. В тусклом свете маломощного люм-шара и немногих солнечных лучей, преодолевших четырехметровый коридор, был виден лишь еще один из ее спутников — темный, храпящий куль на каменном полу. Кажется, Мартин Силен. Сердце Ламии ушло в пятки — ей вдруг померещилось, что, пока она спала, все исчезли. Силен, Сол, ребенок... — нет, не хватает одного Консула. Группа паломников из семи взрослых и ребенка истаяла, как мартовский сугроб: Хет Мастин пропал, когда они пересекали Травяное море в ветровозе; Ленар Хойт был убит вчера ночью, вскоре после этого исчез Кассад... Консул... что случилось с Консулом?

Ламия Брон снова огляделась, удостоверилась, что в сумрачном помещении нет ничего и никого, кроме рюкзаков, груды одеял и трех спящих — поэта, ученого и ребенка, нашла в складках одеяла автоматический пистолет отца, достала из рюкзака нейропарализатор и проскользнула мимо Вайнтрауба и младенца в коридор.

Стояло утро, такое ясное, что Ламия невольно прикрыла глаза ладонью. Она сошла с каменных ступеней Сфинкса на утоптанную тропу, ведущую в глубь долины. Буря миновала. Небосвод Гипериона сиял хрустально-чистой первозданной лазурью с зелеными переливами, звезда Гипериона — яркая белая лампочка — только что взошла из-за скалистой стены на востоке. Тени утесов смешались с причудливыми тенями Гробниц Времени на дне долины. Нефритовая Гробница вся искрилась. Ламия увидела свежие сугробы и дюны, наметенные прошедшей бурей — белые сугробы и алые пески перемешались и сияли на солнце, образовав валы и горки вокруг камней. От вчерашнего лагеря не осталось и следа. Консул сидел на валуне, метрах в десяти ниже по склону. Он смотрел на долину, над его трубкой вился дымок. Ламия спустилась к нему.

— Полковник исчез, — произнес Консул, даже не взглянув на нее, когда она подошла ближе.

Ламия посмотрела в сторону Хрустального Монолита. Его сияющий фасад зиял дырами и выбоинами, а верхние метров двадцать — тридцать как ножом срезало. Обломки у подножия все еще дымились. Полукилометровое пространство между Сфинксом и Монолитом превратилось в выжженное, изрытое пепелище.

— Да уж, драться полковник умеет, — заметила Ламия.

Консул что-то промычал в знак согласия. От табачного дыма Ламии захотелось есть.

— Я обшарил долину на два километра вплоть до самого Дворца Шрайка, — сказал Консул. — Бой, видимо, разыгрался вблизи Монолита. У основания в нем по-прежнему нет ни одного отверстия, но повыше дыр хватает. Ясно видна ячеистая структура, которую всегда показывали радары.

— И никаких следов?

— Никаких.

— Кровь? Обугленные кости? Записка, что полковник отлучился сдать белье в прачечную?

— Ничего.

Ламия, вздохнув, уселась на другой валун, по соседству с Консулом. Солнце припекало. Прищурившись, она оглянулась на вход в долину.

— Обалдеть можно, — пробормотала она. — Что же теперь делать?

Консул вынул трубку изо рта, хмуро посмотрел на нее и покачал головой:

— Сегодня я попытался вызвать корабль, но его по-прежнему держат под арестом. — Он выбил из трубки пепел. — Пытался использовать частоты экстренной связи, но никак не удается соединиться. Либо корабль не ретранслирует сигнал дальше, либо запрещено отвечать нам.

— Вы бы улетели?

Консул пожал плечами. Вместо вчерашнего парадного мундира на нем был шерстяной джемпер грубой вязки, серые вельветовые брюки и высокие ботинки.

— Будь корабль под рукой, у нас — у вас — была бы возможность выбора. Я бы посоветовал всем хорошенько подумать, есть ли смысл оставаться теперь. Хет Мастин исчез, Хойта и Кассада больше нет с нами — я и сам толком не знаю, что делать.

Низкий голос произнес у них за спиной:

— Можно попытаться приготовить завтрак.

Оглянувшись, Ламия увидела, как по тропе к ним спускается Сол. На его груди качалась в люльке Рахиль. Лысина старика сверкала на солнце.

— Неплохая мысль, — встрепенулась Ламия. — Как там у нас с продуктами?

— Позавтракать хватит, — ответил Вайнтрауб. — В резерве еще несколько пайков из мешка полковника. Потом примемся за тысяченожек, акрид и друг за друга.

Консул, изобразив на губах что-то вроде улыбки, убрал трубку в карман джемпера.