Падение Гипериона

На осмотр мертвой зоны вокруг Хрустального Монолита ушло не меньше получаса. Посреди песка блестели стеклянные проплешины, достигавшие пяти — десяти метров в диаметре. Эти зеркала концентрировали жар полуденного солнца, обжигая лицо и руки. Взглянув на истерзанный фасад Монолита, весь в дырах, выбоинах и потеках расплавленного хрусталя, можно было подумать, что Гробница стала жертвой вандалов, но все понимали: Кассад защищал свою жизнь. Приборы показывали, что Монолит по-прежнему пуст и изолирован от окружающего мира. Сотовидный лабиринт внутри него оставался недоступным. Постояв несколько минут, паломники направились по крутой тропе к подножию северных скал, где находились Пещерные Гробницы.

— Первые археологи считали эти Гробницы самыми древними из-за грубой обработки стен, — тихо заметил Сол, когда они вошли в первую пещеру. Лучи фонариков заскользили по камню, испещренному тысячами не поддающихся расшифровке надписей. Все пещеры имели в глубину не более тридцати — сорока метров, все, как одна, заканчивались тупиками, за которыми не удавалось обнаружить ничего, кроме камня.

Выбравшись из третьей Пещерной Гробницы, паломники расселись на чудом найденном островке тени и поделили поровну воду и белковое печенье из рациона Кассада. Разыгравшийся ветер вздыхал и свистел у них над головами, как Эолова арфа.

— Не найти нам полковника, — сказал Мартин Силен. — Этот гад Шрайк утащил его с собой.

Сол тем временем кормил Рахиль. Как ни старался он прикрывать ее от солнца, ее макушка порозовела.

— Он может быть в одной из Гробниц, которые мы уже осмотрели, — проговорил он, не отрывая глаз от бутылочки. — По теории Арундеса там есть отсеки, существующие в другом времени. Он считает Гробницы многослойными четырехмерными объектами со сложной пространственно-временной структурой.

— Великолепно, — саркастически заметила Ламия. — Значит, даже если Федман Кассад там, нам до него не достучаться.

— Ну что ж. — Консул с видимым усилием поднялся на ноги. — Давайте тогда хотя бы прогуляемся для порядка. Осталась всего одна Гробница.

Дворец Шрайка стоял километром дальше, в самой низкой части долины, прячась за изгибом скалистой стены. Дворец был невелик, меньше Нефритовой Гробницы, но из-за причудливой архитектуры — тщательно продуманного хаоса изогнутых выступов и шпилей, крученых контрфорсов и пилонов — выглядел куда массивнее.

Внутри он представлял собой одну гулкую залу с неровным полом, состоящим из тысяч переплетенных между собой сегментов. Ламия мысленно сравнила их с ребрами и позвонками какого-то ископаемого чудища. В пятнадцати метрах над головой свод пересекали десятки хромовых «клинков», которые, проходя сквозь стены и сквозь друг друга, выныривали на крыше сооружения остроконечным гребнем. Сам свод был полупрозрачным, и казалось, что Дворец до краев налит опалесцирующей жидкостью.

Ламия, Силен, Консул, Вайнтрауб и Дюре начали хором звать Кассада. Их голоса, отражаясь от утыканного клинками свода, снова и снова возвращались к ним искаженным эхом.

— Никаких следов Кассада или Хета Мастина, — сказал Консул, когда они вышли наружу. — Возможно, так и задумано... Мы будем пропадать поодиночке, пока не останется один из нас.

— И тогда, как гласит легенда, желание этого последнего — или последней — исполнится? — спросила Ламия. Она сидела на каменном фундаменте Дворца, болтая в воздухе крепкими ногами.

Поль Дюре поднял глаза к небу.

— Не могу поверить, что отец Хойт действительно пожелал купить мне жизнь ценой собственной.

Мартин Силен, прищурившись, посмотрел на священника.

— Каким же будет ваше желание, падре?

Дюре не замедлил с ответом:

— Я хотел бы пожелать... помолиться... чтобы Господь раз и навсегда избавил человечество от двух проклятий — войны и Шрайка.

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь вздохами и стонами послеполуденного ветра.

— Ну а пока, — сказала Ламия, — мы должны раздобыть какую-нибудь пищу. Или научиться питаться воздухом!

Дюре кивнул.

— Почему вы захватили с собой так мало?

Мартин Силен рассмеялся и напыщенно продекламировал:

Не брал он в рот ни хереса, ни джина,
Не смешивал ни разу в чаше грог;
Вкусней приправ была ему мякина;
И, презирая всей душой порок,
С гуляками якшаться он не мог,
От дев хмельных бежал он легче лани
К воды потокам: мирный ручеек
Поил его — и, воздевая длани,
Левкои поедал он в предрассветной рани[5]

.

Дюре недоуменно улыбнулся.

— Мы надеялись победить или погибнуть в первую же ночь, — пояснил Консул. — И не рассчитывали застрять здесь надолго.

Ламия Брон встала и отряхнула брюки.

— Я пошла, — объявила она. — Попытаюсь принести провианта дней на пять, если, конечно, там есть армейские рационы.

— Я с вами, — внезапно сказал Мартин Силен.